понедельник, 01 октября 2018
Название: Среди мертвых и живых я тебя всегда узнаю
Автор: Капитан КолесниковБета: aladaПейринг: Артур/Мерлин
Рейтинг: R
Жанр: романс, юст, квест
Размер: 4500
Краткое содержание: Что было бы, если бы Артура ничему не научил эпизод с убитым единорогом и ему пришлось бы замаливать грехи перед древним богом любви?
Примечание/Предупреждения: авторский стиль, рубленая манера изложения, незначительные осадки в виде Мерлин/Ланселот
Конь Артура встает на дыбы на полном скаку — будто налетает на невидимую преграду. Он молотит передними ногами в воздухе, прежде чем копыта снова врезаются в землю, и замирает как вкопанный.
Артур переводит дух, разжимая побелевшие пальцы на поводьях, и осматривается. Впереди, где расступается лес, стоит огромное дерево, в стволе которого выточен трон.
На троне сидит человек — красивый, широкоплечий, смуглый, черноволосый, голый по пояс, в одной набедренной повязке. У ног его лежит небольшое озеро: тихую, недвижимую гладь царственно разрезают три белых лебедя.
Артур в момент понимает, в чем дело. Понимает — и холодеет нутром. Боги великие, неужели этот момент настал, и он сейчас всерьез собирается произнести то, что вертится на языке?
— Господи, кажется, Мерлин был прав.
— Рад видеть тебя, Артур Пендрагон, — бархатный голос стелется по земле, как туман, щекочет кроны деревьев и Артуру нервы.
— Назови свое имя, — требует он, опуская ладонь на рукоять меча.
— Вряд ли оно тебе знакомо, Пендрагон, — говорит человек, с какой-то естественной величественностью спускаясь по ступеням. — Я Энгус, сын отца богов Дагда и богини воды Боанд.
— Кто ты? Что тебе нужно? Друид сказал, что здесь я найду…
— Ты найдешь ответы на все свои вопросы, Артур. И все, что ты потерял.
«Мерлин», — проносится в сознании настолько быстро, что Артур даже не успевает понять. Эта выскочка-мысль возникла ниоткуда и исчезла в долю мгновения, как падающая звезда.
— Ну надо же, — Энгус даже голову чуть склоняет, будто Артур его позабавил. — Следуй за мной, Артур. Если ты справишься со своим испытанием, они все вернутся домой.
Артур спрыгивает с коня, не заботясь о том, чтобы привязать его — куда он денется из этой гипнотической чащи? Очень хочется всадить меч в спину Энгуса, но Артур гасит в себе этот порыв — в конце концов, этот сын отца богов, кажется, единственный, кто знает, что вообще здесь происходит.
Он оставил Гвейна и Персиваля вчера днем у самых границ королевства: седой старик, охранявший вход в лес, покачал головой — дальше Артур должен отправиться в одиночестве.
Артур уже и не помнит этого чувства: он давно забыл, каково это — когда ты пустынно один. Его неугомонный слуга умудряется просачиваться за ним повсюду, даже за завесу смерти. Но Мерлина нет — в этом-то и проблема.
Мерлина нет семь день — как и доброй половины Камелота. Они просто исчезли, пропали в одночасье, без нападений, побегов, шума и, что хуже всего, без следов. Просто рано утром неделю назад на главную площадь начали стягиваться люди — озираться по сторонам, звать кого-то на все лады, бестолково спрашивать друг друга о чем-то.
Артур не беспокоился часа четыре, пока к нему не пришел Гаюс — спросил, не видел ли Артур Мерлина. Мерлина, который заснул вечером в своей комнате, а утром его там не оказалось, как не оказалось еще сотни людей в Камелоте. Они исчезли как по волшебству. Ну, разумеется — магия.
— Позволь, я расскажу тебе одну историю, — говорит Энгус, ведя Артура одному ему известными тропами.
«Ну почему всегда должны быть какие-то поучительные истории?» — кисло думает Артур, шагая следом. Почему нельзя просто отрубить голову, не разразившись предварительно какой-нибудь притчей родом из седой старины? Откуда эта страсть к триумфальным речам и ядовитым исповедям с занесенным мечом? С другой стороны, они не раз спасали жизнь Артуру: пока очередной головорез смаковал вкус грядущей победы, демонстративно медленно подбираясь к Артуру, Мерлин всегда успевал изобрести какой-нибудь экстравагантный выход из запущенной ситуации.
— Однажды, на заре времен, я встретил девушку — Каэр, родом из Коннахта. Ее отец, Этал из племен богини Дану, противился нашему браку, и тогда я пленил его, — Энгус не смотрит под ноги, будто не боится споткнуться и раскроить себе лоб о камень или повалившееся дерево. Будто этот лес слушается его, как расторопный слуга — Артур слышал, они еще остались в природе. — Вскоре он все же согласился дать мне шанс, но при одном условии: я должен был узнать Каэр в стае лебедей. Был Самайн, когда меня привели к озеру, по которому плыла белоснежная стая — сто пятьдесят самых красивых птиц, которых я когда-либо видел.
— И? — подгоняет Артур, на которого эти романтические сказки навевают самую прозаичную зевоту.
— Разумеется, я сразу узнал ее — бог любви не может ошибиться в том, как звучит его сердце.
Небеса высокие, он еще и бог любви. Невероятное везение. Артур просто физически ощущает, как вокруг обживается непринужденная атмосфера праздничного шапито: это же надо было так, а. Почему на них не мог объявить охоту бог смерти, разъяренный тролль, свирепый грифон — да чего уж там, Артур и на дракона сейчас согласен. Кто угодно, только не бог любви. Артур вообще не силен в этих материях.
— Лебедь, которого мы подстрелили неделю назад… — начинает было он, а в голове все звучат настойчивые просьбы Мерлина «Не надо, Артур, не убивай ее, пожалуйста, это плохо закончится». Но это была отвратительная охота. Они не ели почти два дня — даже кролика не удалось поймать. Рыцари валились с ног. А лебедь — это просто птица, дичь белого цвета.
— Лебедь, которого вы убили неделю назад, — поправляет Энгус, не оборачиваясь, — священное животное жриц Каэр. Только они еще помнят имя моей любимой, которое давно уже исчезло из памяти веков.
Артур, конечно, не специалист в древних религиях, но начинает предполагать, что Каэр вполне могла просто сбежать от супруга, если с ней он разговаривал так же высокопарно-трагически. Ни одна психика этого не выдержит — даже божественная.
— Мне жаль, — говорит Артур, сочувствуя одновременно и Каэр, которой приходилось все это выслушивать, и Камелоту, над которым снова нависла угроза из-за твердолобости его короля — как тогда, много лет назад, когда Артур убил единорога. «Твои способности учиться на своих ошибках еще более грандиозны, чем твое эго», — вздыхает внутренний голос, отвратительно смахивающий на Мерлина.
Заткнись, Мерлин.
— Конечно, тебе жаль. Иначе ты не явился бы сюда. Ты смелый человек, Артур Пендрагон, а лебеди — добрые и чистые сердцем птицы. Проклятие падет, если ты пройдешь испытание и докажешь, что в твоей душе есть место настоящей любви. И те, кто потерял близких, вновь увидят их с первыми лучами солнца.
Артур останавливается, взмахом руки прося Энгуса подождать. От всех этих чистых сердец и любовного антуража у него голова идет кругом. Энгус забрал половину Камелота, потому что Артур убил птицу одной из последних жриц Каэр?
— Я не знал, что это особенная птица. Если бы я знал, что забираю священную жизнь…
— Любая жизнь священна, Артур, — наставительно произносит Энгус, и Артур не будет — не будет — сейчас уточнять ничего про человеческие жертвоприношения времен старой религии, породившей этого бога любви.
— Что я должен сделать? — спрашивает он, сжимая переносицу. В прошлый раз, чтобы замолить грехи перед волшебным созданием, ему пришлось выпить яд из кубка — по крайней мере, он так думал. Да еще и сделать это быстрее Мерлина, который, конечно, снова вознамерился умереть за него.
Артур уже однажды это видел: Мерлин, забирающий у него отравленную чашу. Мерлин, выпивающий ее до дна. Мерлин, некрасиво падающий на пол. Это судьба, — отстраненно подумал тогда Артур. Это судьба, а это — идиот.
Идиот, который снова спас его, третий раз за каких-то два месяца — начинает нездорово походить на паршивую традицию. Господи, куда он опять полез?
Артур взвалил его на плечи быстрее, чем кто-либо из стражи или рыцарей успел оказаться рядом. Просто потому что стоял ближе всех, а времени медлить не было совсем. Это долг, который Артур должен был выплатить — хотя бы на треть, чтобы потом, при случае, еще пару раз спасти Мерлина и быть в расчете. (Артур просчитался).
Артур видел уже это однажды — и не хочет видеть это снова примерно никогда. Что бы там ни говорили всякие язвительные идиоты, Артур обучаем — еще как: он с первой попытки все прекрасно понял. Хватит, с него и прошлого раза с головой хватит.
— Ты должен будешь найти то, что потерял, — поясняет Энгус. Вероятно, туманные пафосные бестолковые ответы на элементарные вопросы — часть скрижалей старой религии, негласный кодекс всех древних божеств, который они зубрят со своих древних колыбелей.
Терпение Артур потерял. Терпение и время.
— Ты уже сам дал ответ на свой вопрос, Артур, — напутствует Энгус и останавливается, отходя в сторону и пропуская его вперед. — Могу сказать только, что тебе будет легче, чем мне когда-то.
Артур выходит из леса, и перед ним расстилается самое кошмарное зрелище в жизни (и это говорит человек, который видел, как его отец целует жирного вонючего тролля).
Артур оторопело пересчитывает фигуры, замершие на поле. Иллюзии, создания, галлюцинации — кем бы они ни были, выглядят ужасающе правдоподобно.
Господи, ему одного-то с лихвой хватает, а тут девять.
Впрочем, не сто пятьдесят — и на том спасибо.
***
Первого Мерлина Артур отвергает практически сразу, как только подходит сзади и кладет руку на плечо — просто чтобы понять, из плоти и крови он или мираж. Фигура едва заметно вздрагивает от прикосновения, и Артур делает сразу два вывода: во-первых, если это и иллюзия, то очень искусная и в данный момент — самая что ни на есть живая. Во-вторых, это, конечно, не Мерлин: он чувствует Артура спиной и угадывает его поступь, как собака — голос хозяина из тысячи других.
Второй доверчиво запрокидывает голову ему на плечо, приваливаясь к груди, и Артур тут же отступает — мимо. Фигура, потеряв равновесие, падает на землю — Артуру приходится за шкирку поймать свои инстинкты, чтобы не подхватить ее: настоящая или нет, но у нее слишком знакомые Артуру черты, чтобы усыпить рефлексы.
Третий Мерлин спокойно пережидает касание, поворачивает голову, скашивает взгляд и дергает подбородком — что такое? Жест выходит настолько невыносимо знакомым, что Артуру на секунду становится не по себе от того, как он сам узнает Мерлина по одним лишь пунктирам мимики.
Он медленно обходит вокруг, рассматривая с ног до головы, и встает лицом к лицу. Остальные фигуры молча наблюдают за происходящим каким-то потусторонне-пустым взглядом, Мерлин вопросительно приподнимает бровь, и если он сейчас заговорит — Артур заорет.
Он втягивает носом воздух, прислушиваясь к запахам, и ждет призвук пряных трав, развешенных под потолком в покоях Гаюса, толченой горчицы, переплетенной с золой — смеси, которой Мерлин стирал одежду, — горьковатого отвара, которым мыл голову, кислых яблок, которые он поглощал в таких масштабах, будто поклялся уничтожить весь урожай сезона. Но копия едва уловимо пахнет давно выпитым вином и чем-то бесконечно далеким, чужим, неестественным.
Чужим.
Артур отходит от нее и шагает в центр круга, пытаясь как-то оптимизировать процесс. Ребра тяжелеют, словно внутри, под кожей затянуты в доспехи. Артуру не то чтобы страшно — просто не по себе: эти девять неподвижных фигур выглядят почти как настоящие: стоят и смотрят странным, отсутствующим взглядом перед собой, лишь иногда реагируя на непосредственный контакт с Артуром. Они не-живые — и это немного не та категория, к которой Артур хотел бы причислить Мерлина. Они не настоящие и не должны шевелиться — как не должен шевелиться оживший покойник. Ей-богу, если бы перед Артуром выложили 9 трупов и попросили опознать тело — было бы легче, хотя бы поначалу.
Артур подходит к четвертому и становится прямо перед ним, привычно подмечая мимоходом разницу в росте — практически незаметную, но такую раздражающую, сродни песчинке, попавшей в глаз. Это ничего, почти не заметно, если не вставать к Мерлину слишком близко, лицом к лицу. Артур с некоторых пор держит комфортное расстояние вытянутой руки, придерживая и отталкивая одновременно — за шкирку вытащит из пропасти в случае чего, но не больше.
Мерлин только переминается с ноги на ногу и терпеливо ждет. Интересно, он умеет разговаривать? Он понимает, что происходит? Потому что Артур вот нет, совсем нет. Ему бы не помешала помощь — не то чтобы он готов в этом признаться, но балансирует на опасно тонкой грани. Он понятия не имеет, как найти то, что потерял — почему это вообще должен быть Мерлин? У Артура, навскидку, из близких людей пропали еще Леон и Гвиневра.
Всегда все дело в Мерлине — Артур вообще не понимает, как умудрился вляпаться в эту авантюру.
Словно прочитав его мысли, Мерлин улыбается так, как умеет только он и только с Артуром, когда разнообразия ради вспоминает, над кем подтрунивает — и прячет усмешку до того, как в него полетит подушка, или кубок, или что угодно, что попадется Артуру под руку. Всем своим видом он демонстрирует случайно разгулявшуюся, обманчивую невинность, которая покажет язык, стоит только отвернуться от нее.
Артур видеть эти его улыбки не может — и отвернуться не может. Обычно он просто закатывает глаза или пихает его локтем — чтобы хоть что-то сделать, — но может забарахлить на ровном месте, притянуть к себе за плечи и взлохматить кулаком волосы на макушке. Мерлин, конечно, смеется и вырывается — но хотя бы перестает улыбаться самым убийственным из известных миру способов — ненамеренно-нескромно, случайно-обезоруживающе.
— Весело тебе? — вежливо спрашивает Артур, пережидая, пока внутри утихнет что-то взметнувшееся, как недобитая птица в силках.
Мерлин легко пожимает плечами, и Артур давит раздраженный выдох. Не он. Просто потому что эта кинетическая мелодия — мимо нот: Артур не знает точно, что именно не так, но движение выходит фальшивым, подсмотренным, блестяще отрепетированным, но чужим. Артуру начинает казаться, что эта копия даже стоит не так, хотя сутулится прилежно, чуть опустив плечи, как если бы на них лежала какая-то невидимая, но неподъемная ноша.
— Извини, — зачем-то говорит он, оставляя копию в покое. Интересно, что с ними со всеми будет, когда Артур найдет Мерлина? Интересно, что с ними со всеми будет, если он его не найдет.
Ничего с ними не будет, — краем сознания парирует сам себе Артур. Вернее — никого с ними не будет. Никого из тех, без которых никак.
***
Пятый Мерлин не вздрагивает, правильно стоит, двигается, моргает и пахнет. Артур даже думает, что это замкнутая система сообщающихся бренных сосудов — они взаимообучаемы и способны делать выводы из предыдущего опыта, иначе почему копии становятся с каждым разом правдоподобнее?
У пятого Мерлина все шансы стать последним. Артур снова говорит:
— Извини, — и тянет с него платок. Элементарное, обыденное действие выходит внезапно невыносимо интимным и обдает кипятком вдоль позвоночника: выглядит все это так, будто Артур раздевает Мерлина для себя, обнажает его, отбирая возможность укрыться и защититься. Серьезно, он никогда не понимал, на кой черт Мерлину эти платки — кто их вообще носит?
— Извини, — повторяет он, чувствуя, что бесцеремонно вламывается туда, куда не имеет права не то что вторгаться, а даже пройти на цыпочках. В голову лезет всякое ненужное: кто-то наверняка снимал с Мерлина платок. Обнимал руками за шею, развязывая сзади узел. Мерлин только стоял, затаив дыхание, чтобы не спугнуть, чтобы не испортить все, и смотрел внимательно-настороженно. Прослеживал пальцем едва заметный след, прочерченный лезвием: Мерлин не умел смирно стоять, даже когда к его груди прижимали клинок и орали на ухо «Не дергайся!»
«Бесполезно», — как-то отупело подумал тогда Артур, поднимая руки вверх и втыкая свой меч в землю, сдаваясь. — «Он не поддается ни уговорам, ни приказам».
Эта укрытая хрупкость, которую Мерлин носит в себе, постоянно мозолит Артуру глаза: если бы не чертовы платки, он бы давно перестал обращать на нее внимание, а так приходится вспоминать о том, что там, под ними — память о первом дне, когда Артур без раздумий подчинился требованиям каких-то оборванцев, чтобы только лезвие не вошло еще глубже.
Шестого Мерлина Артур рассматривает минуты три и все никак не может найти хотя бы одно отличие. В этот раз шарф он снимает гораздо более уверенно и решительно — как заходит в ледяную воду, к которой уже привык. Ключицы Мерлина выглядят именно такими, какими их знает Артур — на пробу он даже осторожно очерчивает пальцем по контуру, проходясь по белеющему тонкому шраму. Мерлин сглатывает, уперевшись арбалетным прицелом взгляда Артуру прямо в лоб.
Артур только дергает плечом — что ты хочешь, чтобы я сказал? Потерпи. Это для спасения Камелота — ты же так любишь жертвовать собой ради нас всех, а ради меня ты и вовсе готов на непростительные поступки. Артур помнит, как Мерлин упрямо отдавал за него жизнь бесконечное количество раз.
Он берет Мерлина за руку, рассматривая широкую ладонь с длинными пальцами, выпирающую кость узкого запястья, неровно подстриженные короткие ногти, мозоли на тыльной стороне — надо же, он все-таки держал в руках что-то тяжелее поводьев. Артур знает, как ощущаются эти прохладные ладони на горячем лбу, как звонко они отвешивают пощечину (Артур никогда и никому не позволял — и тем более не прощал подобного, но ведь в тот раз с Мерлином это был вопрос выживания), как эти пальцы ловко распутывают каменные узлы в спине и плечах, осторожно втирают заживляющую мазь, как они цепляются за бока, когда Мерлин тащит его из толщи воды на свет, на воздух, на берег.
Иллюзия выглядит целиком и полностью правдоподобной — даже лучше оригинала, только Артура она не обманет. Идеально ровный мизинец на левой руке всё запарывает. Он единственный сросся неправильно после того, как им удалось вырваться из плена.
Из тех дней Артур помнит только бессилие. Очередной палец Мерлина ломается со звуком, который Артур предпочел бы больше никогда в жизни не слышать. Мерлин уже не кричит и не дергается — просто теряет сознание и безвольно обмякает, подвешенный за руки к потолку. Его окатывают водой из ведра, чтобы очухался — и чтобы можно было продолжить веселье.
Не приходи в себя, приказывает ему мысленно Артур. Ради всего, Мерлин, просто не приходи в себя. Мерлин всегда понимает его даже с закрытыми глазами, по полужестам, по нерожденным еще словам. Другое дело, что он как-то очень избирательно подходит к тому, чтобы выполнять приказы Артура. На короткое мгновение он думает, что хотя бы в этот раз, один-единственный чертов раз, Мерлин послушается. Но, разумеется, не будет Артуру такой милости — все-таки ему достался самый нерадивый слуга в истории: Мерлин разлепляет мокрые ресницы и смотрит на головорезов Морганы с упрямым, уставшим вызовом.
Ну всё, отстраненно думает Артур. За этот взгляд его и убьют — он точно знает. По себе. Артур и сам его чуть не убил — когда они только встретились, — чтобы только не смотрел так насмешливо и словно снисходительно.
Артур пытается сосредоточиться на том, сколько целых костей осталось еще в Мерлине. Как давно они здесь? По ощущениям, пара суток, плюс-минус вечность. Сколько это уже тянется и сколько еще протянет сам Мерлин? Артур вот уже на пределе: он держится, конечно, но еще одна кость — и он сорвется и начнет просить. Не за себя, конечно. На это и расчет, разумеется. «Артур, помнится, ты очень привязан к мальчишке», — говорит Моргана, и у нее напрочь сумасшедшие глаза.
— Ты мог бы, — говорит сейчас Артур, удерживая ладонь Мерлина в своей. — Защитить себя тогда. Я бы понял. Я бы хотел, чтобы ты мог защитить себя, — проговаривает он этой копии с безупречно ровными пальцами. Почему-то приносить сомнительные извинения невнятной иллюзии кажется хорошей идеей, хотя даже сейчас Артур не может заставить себя просто сказать «Прости». Это сделает его виноватым — не рассмотрел, не доглядел, не догадался раньше, хотя с самого начала ведь знал, что есть в Мерлине что-то такое, особенное.
— Но я рад, что ты все-таки рассказал мне потом, — Артур разжимает пальцы, отпуская иллюзию, которую признание совсем не впечатлило. Мерлин бы обязательно сказал что-нибудь сопливое — или язвительное, по настроению. Мерлин бы обязательно нашел, что ответить — если бы Артур нашел в себе силы разговаривать с ним ртом, а не мыслеформами и дружескими тычками.
Седьмой Мерлин очень хочет понравиться Артуру, как будто от этого зависит его собственная судьба. У него безукоризненно верная осанка, он чертовски убедительно реагирует на все касания, подначивает Артура взглядом и пахнет так, что у Артура не остается законных сомнений. Только контрабандные ощущения, которые щерятся мнительным псом — ты можешь провести кого угодно, чужак, но не меня, и только шерсть на загривке встает дыбом.
У Артура против этой иллюзии протестует даже кровь — ему кажется, что она надсадно гудит в венах, сигналя, оповещая. Но гул в голове мешает думать — и вот прямо сейчас это благословение.
Артур даже не извиняется, а просто расстегивает ремень на талии Мерлина, тянет вверх рубашку, заставляя поднять руки, и снимает ее через голову. Покорность, с которой Мерлин подчиняется, невероятно злит — хочется встряхнуть его как следует и наорать от души. Потому что это неправильно. Так не должно быть — удивительно халтурная работа для такой старательной иллюзии.
— Мы просто можем быть такими, какими ты хочешь нас видеть, — шепчет мираж, и вот сейчас Артур ему действительно вмажет. Пусть, пусть потом летописцы будущего напишут про него сагу «Король Артур, который отлупил туман» — чем он хуже того Ксеркса, который высек море?
— Заткнись, — говорит Артур, и этого его ошибка: нельзя вступать с иллюзией в диалог, нельзя давать ей власть над собой. Кажется, они и правда могут читать если не мысли, то эмоциональный фон, который исходит от человека — иначе у Артура просто нет никаких объяснений. Не хочет он покорности — только не с Мерлином.
Разве что иногда. Настолько редко, что почти ни разу. В совсем плохие дни, когда Артур устает настолько, что контролировать все происходящее уже не получается.
Когда Мерлин выходит на какой-то заоблачный уровень мерлиновости, вьется настырным костлявым откровением вокруг — сплошные скулы, локти, колени, ключицы и запястья, — говорит упрямо-заполошно, отговаривает, настаивает, сморит с вызовом, улыбается рассеянно, облизывает губы быстрым движением языка, обессилено сползает вниз по стволу дерева и упирается в него затылком, обнажая белое горло — в такие дни Артуру приходится непросто.
Ему даже представлять ничего не надо — всё уже есть, всё уже здесь. Воображение у Артура так себе, а вот память непредсказуемо крепкая, и непрошеные моменты остаются в ней, будто высеченные из мрамора.
Мерлин тихо стонет, подаваясь навстречу Ланселоту, а тот держит его крепко поперек груди. Артур только успевает мазнуть взглядом по четко проступающим ребрам, когда Мерлин прогибается назад, устраивая голову на плече Ланселота, — прежде чем резко отшатнуться и захлопнуть за собой дверь в комнату Мерлина. Привычка не стучаться никуда, кроме как в покои отца, однажды выйдет ему боком.
Он уже не помнит, зачем пришел к Мерлину — с тех пор как он раздобыл для него цветок смерти, что-то неуловимо поменялось. Поправка: все полетело под откос, как труп врага, сброшенный с утеса.
Артур никогда никого не спасал — откуда он должен был знать, что у героизма, как у любой медали, есть обратная сторона? Так вот: у спасения чужой жизни есть побочный эффект — чувство ответственности. Артур говорит себе, что это логично — он просто хочет убедиться, что Мерлин рационально подходит к расходованию ресурса, который он с таким трудом для него выбил.
Чувство сопричастности.
Чувство, будто это уже не чужая жизнь — какое там, она ведь была в твоих руках. Тебе принадлежало самое ценное, что есть у другого человека: чуть тронь — зазвенит, отзовется, расцветет, пойдет трещиной или разойдется по швам, как ты решишь.
Какая она теперь чужая?
Поэтому Ланселот, всего несколько дней назад появившийся в Камелоте, никак не годится на роль совладельца не-чужой жизни Артура. Артур не шокирован происходящим, просто — господи, это же Мерлин. В представлении Артура (не то чтобы он представлял, правда) Мерлин и секс лежат настолько в разных плоскостях, что при встрече они бы пялились друг на друга, как на посланников из разных миров.
Как кто-то вроде Мерлина может испытывать желание? Это вообще физически возможно? Он же как ребенок или святоша, если кто-то видит разницу. Непоседливый ребенок и язвительный святоша, да, но все же.
— О господи, — глухо раздается из комнаты, и Артур сжимает переносицу.
— О господи, — вторит он еле слышно. Как неловко.
Утром следующего дня они впервые встречаются с Ланселотом лицом к лицу.
— Лан-се-лот, — по слогам произносит Артур. — Мой слуга говорил о тебе. Где твое свидетельство?
Ланселот протягивает ему свиток, и Артур, не глядя, коротко и без замаха бьет его в скулу. Никогда в жизни — ни до, ни после — Артур не поднимал руку на безоружного человека, пришедшего с миром.
— Оденься, — коротко велит он иллюзии ровным голосом.
— Что так?
— Родинку забыли, — хмыкает Артур, поздравляя себя с тем, что список сократился еще на один пункт. — Слева. На ребрах.
В конце концов, Артур говорил, что хорош в деталях.
***
С восьмым Мерлином все настолько просто, что Артур начинает чувствовать подвох. Хотя, может быть, Энгус не следит за самыми последними новостями мира земных страстей — откуда ему знать, что буквально три месяца назад Мерлин обзавелся еще одной отметиной практически на самом видном месте.
Крошечный кратер от ветряной оспы остался чуть ниже правой брови, хотя Гаюс ему строго-настрого запрещал тревожить подживающие ранки. Уговаривал, увещевал, пугал ужасными последствиями, пока Артур обманчиво ласково не поклялся оторвать ему руки, если он будет чесаться.
Ну, это он потом пригрозил, чтобы как-то исправить ситуацию. Сначала просто пообещал:
— Я тебя свяжу, ей-богу, Мерлин.
То, что задумывалось как манипуляция с терапевтическими целями, обернулось кошмарной, неловкой, враз провисшей тишиной, будто тетива лопнула.
Мерлин замер, вцепившись в ложку, которой черпал какой-то невероятно мерзкий, но питательный и целебный суп Гаюса. Как-то без эмоций вытер рот рукою и медленно поднял взгляд на Артура.
То, что Артур увидел в его лице, доконало бы любого, даже святого. Вот прямо там, тогда, Артур мог выдернуть его из-за стола и разложить прямо на скамейке — Мерлин бы только притаскивал его к себе и бормотал нетерпеливо какую-нибудь невозможную ахинею. Артур видел уже этот взгляд — и неоднократно. Мерлин тоже держал его на расстоянии вытянутой руки.
Но тогда, с этой ветрянкой, Артур в самом деле решил, что всё, приехали. Он готов был поклясться, что видел, как у Мерлина расширились зрачки от перспективы оказаться со связанными руками.
Все эти путы — игрушка для самого великого мага, который только ступал на землю. Тем не менее эта неслучившаяся картинка практически доконала Артура. Он поспешил исправиться, хотя прозвучало настолько криво и убого, что он сам себя отлупил бы этой ложкой, которую Мерлин держал уже на манер холодного оружия.
— Всё будет хорошо, — зачем-то обещает он этой иллюзии с нетронутой кожей. Возможно, ему просто надо сейчас услышать это со стороны — сам он уже ни в чем не уверен.
Перед последним Артур притормаживает, набираясь сил и смелости: этого у него всегда было в избытке, но испытание оказалось настолько выматывающим, что он практически валится с ног, будто у него отняли всю энергию. Кто знает, может, эти иллюзии и питались ресурсами Артура — может, он вообще их сам и создал.
Хотя вряд ли — такую пытку для себя он бы просто не изобрел. Артур лучше бы голову в костер засунул, чем еще раз все это пройти.
Наконец он решает, что не пристало королю былого и грядущего бояться собственного слугу, и подходит почти вплотную.
— Мерлин, — говорит он, впервые за испытание произнося имя вслух. Это даже не вопрос. Не узнавание. Не догадка. Это просто констатация. Мерлин. Артур даже гадает мимоходом, почему он сразу не подошел к нему — это ведь настолько очевидно.
Как только имя разбавляет воздух, Мерлин меняется — сначала резко расслабляется, а потом снова напрягается.
— Поверить не могу, Артур, что у тебя это заняло всего неделю, — хрипло говорит он, и это, конечно, от целой недели молчания. Артур едва заметно дергает подбородком, не особо вслушиваясь в его бормотание, и все смотрит на то, как шевелятся губы.
У Мерлина не рот, а красиво очерченная катастрофа. Это все — катастрофа какая-то.
— Извини, — произносит он. — Было не так-то легко отыскать гребаного бога любви.
— Не извиняйся, — Мерлин поднимает руку, обрывая его. — Ты уже наизвинялся сегодня на три столетия вперед — если прислушаться, можно даже услышать, как изумленно переворачиваются недра земли.
— Я же говорил, что достану тебя из-под земли, — отбивает Артур, но голос остается серьезным. — Ты что, слышал все, о чем мы разговаривали с иллюзиями?
— И не только, — коротко кивает Мерлин. — Я некоторым образом чувствовал все, что могли почувствовать они. Интуиция у тебя, Артур, ни к черту — как ты мог сразу не понять, что это все мороки, они же…
Артур все смотрит на отметину, оставшуюся от ветрянки, вспоминает, как сидел с Мерлином первые дни, уговаривая его перестать швыряться стульями в бессознательном состоянии — и думает о том, что остался бы с этим идиотом, даже если бы сам не переболел в детстве и не отрастил себе иммунитет на всю оставшуюся жизнь. Конечно, он бы остался — иначе Мерлин мог просто уронить на себя шкаф, пока метался с температурой в полубреду.
— Энгус сказал, что я найду то, что потерял.
— Да, и ты нашел, Артур. Я никогда не сомневался в тебе. Ты не мог не найти — мы же две стороны одной медали. Наша судьба не могла распорядиться по-другому, — Мерлин частит и, кажется, не верит сам ни одному своему слову, но боится замолчать.
— Мерлин, — устало выдыхает Артур. — Если ты не замолчишь, я заткну тебе рот твоим чертовым платком.
Мерлин — гребаное восьмое чудо света — затыкается на полуслове, и у Артура есть ровно полсекунды изумленного недоверия, прежде чем Мерлин склоняет голову по-птичьи набок и говорит:
— Дался тебе этот платок.
— Дался, — глухо соглашается Артур, во все глаза следя за тем, как вздрагивает что-то у Мерлина в лице.
Мерлин улыбается так, словно любимый, но непроходимо тупой ученик сдал экзамен с тридцать седьмого раза.
И снимает платок к чертовой матери.
fin
@темы:
angst,
Фик,
Фест "Что было бы, если...",
R
-
-
02.10.2018 в 07:12-
-
02.10.2018 в 07:42И очень здорово Артур прошёлся по пафосу и возвышенному способу изъясняться богов и прочих персонажей. Действительно, литературных и киношных злодеев почему-то всегда пробивает "на поговорить" в самый ответственный момент и это всегда плохо для них заканчивается
Спасибо за эту историю и за ваш неповторимый стиль
-
-
02.10.2018 в 09:13-
-
02.10.2018 в 11:03-
-
02.10.2018 в 13:46-
-
02.10.2018 в 14:22Я люблю ваш стиль. Он у меня странно представляется, кстати - будто бы движущиеся картинки, а не действие. И все как в замедленной съемке - платки эти, улыбки, наглость, наклон головы. Кого же еще Артуру искать, а? Какой Леон, какая Гвиневра?
И уклон в мифологию прям зашел - люблю такое. Какие они у вас классные, что Артур, что Мерлин - одни улыбки да коленки.
незначительные осадки в виде Мерлин/Ланселот
это пять, конечно
Артур не будет — не будет — сейчас уточнять ничего про человеческие жертвоприношения времен старой религии, породившей этого бога любви.За этот взгляд его и убьют — он точно знает. По себе. Артур и сам его чуть не убил — когда они только встретились, — чтобы только не смотрел так насмешливо и словно снисходительно.Пусть, пусть потом летописцы будущего напишут про него сагу «Король Артур, который отлупил туман» — чем он хуже того Ксеркса, который высек море?Ты уже наизвинялся сегодня на три столетия вперед — если прислушаться, можно даже услышать, как изумленно переворачиваются недра земли.
Ну чудесно же, я просто остановиться не могла!
Спасибо огромное!
-
-
02.10.2018 в 19:47-
-
02.10.2018 в 21:36-
-
03.10.2018 в 01:37-
-
03.10.2018 в 16:27-
-
03.10.2018 в 18:09-
-
04.10.2018 в 11:42Очень интересная идея в фике, а исполнение ее просто восхитительно!
— Ты уже наизвинялся сегодня на три столетия вперед — если прислушаться, можно даже услышать, как изумленно переворачиваются недра земли.
Однозначно любимое
Спасибо!
-
-
04.10.2018 в 16:32Прокайфовала с оборотов и стилистики от и до. Это было по-настоящему, спасибо огромное
-
-
05.10.2018 в 10:18Спасибо тысячу раз!
-
-
05.10.2018 в 12:39Артур так много знает о Мерлине, иногда казалось, что больше чем о себе
словно любимый, но непроходимо тупой ученик сдал экзамен с тридцать седьмого раза.
элегантный комплимент
спасибо большое
-
-
06.10.2018 в 23:47-
-
25.12.2018 в 17:39