Название: Поцелуй меня, я ирландец
Автор: Merlin`s Team
Бета: Merlin`s Team
Оформление: Merlin`s Team
Пейринг: Брэдли/Колин
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: несколько отрывочно, как и бывает в каждую вторую пьяную ночь
Примечание: фик написан на подсмотренную заявку "Колин получает "Оскар", Брэдли приезжает его поздравить"
Саммари: Намасте, Лос-Анджелес.
Размер: ~2600 слов
Тема: РПС

– «Колебаясь и гремя на скамьях полуночного одиночества в каменных королевствах любви, сны о жизни становятся кошмарами…»

– «… тела обращены в камни огромные как луна», – Брэдли находит его на крыше отеля, не такого лощеного, как еще час назад, в расстегнутом смокинге и со взъерошенными волосами. Если где-то есть место, где Колин Морган сможет остаться один, он обязательно убежит туда рано или поздно. – «Вопль»? Серьезно, Морган?

– А ты бы что выбрал, – Колин разворачивается к нему, – Джеймс?

На его лице не отражается ни удивление, ни радость, и как будто они виделись последний раз минут пятнадцать назад или, может, полчаса. Он смотрит на Брэдли с прищуром, чуть склонив голову, как делал это тысячу раз и привычно проделал в тысячу первый, не растеряв своих безусловных рефлексов. В Брэдли тоже вшита программа автоматического реагирования – улыбнуться, как он улыбался свою тысячу раз.

– Может, Бродского? «Когда теряет равновесие твое сознание усталое, когда ступени этой лестницы уходят из-под ног, как палуба, когда плюет на человечество твое ночное одиночество» – ну, и так далее. Отлично подходит данной ситуации.

– Равно как и Гинзберг, – Колин несмело подходит к нему на расстояние вытянутой руки и наконец выдает свое недоверие коротким выдохом. – Брэдли, сколько лет… Но я рад тебя видеть.

– Два года, – подтверждает Брэдли и хлопает его по плечу, соглашаясь и соблюдая заявленную Колином дистанцию между ними. – Сбежал с афте-пати?
– Эм-м-м… Такие вечеринки все же не по мне. Я и так пробыл там больше, чем требуется.

– Ты же звезда вечера.

– Дай подумать. Я вышел на сцену, получил этого парня, – Колин кивает головой на край вентиляционной шахты, где сиротливо пристроена его новая статуэтка. – Поблагодарил маму, папу, Киноакадемию, всех продюсеров и режиссера… и даже не забыл костюмера и дублера. Сфотографировался какую-то сотню раз и выпил с теми, кого знать не знаю, как зовут. Я молодец, но я устал.

– Как насчет моей компании? – Брэдли протягивает ему бутылку скотча, прихваченную по дороге, – он все же шел поздравлять давнего друга с его первым «Оскаром».

– Односолодовый? Впрочем, все равно, давай, – Колин откручивает пробку и делает пару жадных глотков прямо из горла. – Завтра я буду жалеть об этом, но завтра – только завтра, верно? Черт, как же надоела эта удавка…. Брэдли, ты случайно не полюбил пафосные вечеринки и галстуки-бабочки?

Брэдли отрицательно качает головой, наблюдая, как Колин размахивается и выкидывает свою бабочку вниз, следит за ее полетом и кривится, когда она падает на чей-то балкон. Отшвыривает пиджак, будто стремится избавиться от этого вечера, расстегивает несколько пуговиц на рубашке и закатывает рукава. И снова обращает внимание на скотч.

– Я не видел тебя на церемонии, где ты был?

– Мое приглашение, кажется, где-то затерялось, – отшучивается Брэдли и находит себе местечко почище на затоптанной крыше, опираясь спиной на ограждение. – Делись давай, пока все не выпил.

Колин с сожалением отрывается от бутылки и, отдав ее Брэдли, ходит взад-вперед, изредка пиная мелкий мусор, попадающийся под ногами. Брэдли следит за ним – Колин сейчас другой, не столько повзрослевший, сколько изменившийся и перевозбудившийся от пережитого и выпитого.

А еще очень чужой.

– Ты ничего не потерял, Брэдли. А вот я, сдается мне, продался.

– Продался?

– Да. Этой капиталистической стране, этому бешеному городу и отдельно этому монстру Голливуду. Я думал, что я творец, а оказался ремесленником. Одним из многих, приехавших за своей мечтой и потерявших ее, как только она исполнилась. И тут невольно возникает вопрос: а этого ли я хотел?

– Это был твой выбор, Колин.

– Это всегда мой выбор: Глазго, Лондон и вот…, – Колин перестает кружить, замерев на миг, вскакивает на бордюр и раскидывает руки в стороны, словно пытаясь обхватить, обнять весь город.

– Титаник? – хмыкает Брэдли, плавно поднимаясь на ноги и подходя ближе, чтобы успеть поймать сошедшего с ума «лучшего актера две тысячи шестнадцатого». Мало ли – два года все-таки. За два года люди завоевывают миры, загораются и потухают. Вспыхивают сверхновыми и исчезают.

Запомнившийся ему Колин, казалось, остался в полумраке пьерфонских коридоров. С нынешним Колином придется знакомиться заново.

На этой самой крыше прохладной мартовской ночью, где один уставший, взвинченный и пьяный, а второй сам не знает, чего хочет и зачем пришел. Смотря вниз, на огни бурлящих ночных улиц, вереницу такси и отблески неоновых вывесок, под полной луной и равнодушными звездами, Брэдли хочется смахнуть ладонью все воспоминания и сказать «привет» в первый раз.

– Слишком сопливо, – Колин покачивается всем телом – Брэдли молниеносно хватает его поперек талии, переступая через проведенную Колином черту, – и смеется. – Хотя очень символично, не находишь? Вот он, мой айсберг.

– Не нахожу. Тридцать – рановато для смерти, тебе не кажется? – Брэдли тянет Колина на себя, стараясь не думать о том, как заполошно бьется под его рукой сердце и напрягаются мускулы. И не ворошить то, о чем дал себе обещание забыть, пусть воспоминания и прорываются в настоящее – горячей кожей, жадными пальцами и шумными выдохами.

Пусть и хочется обнять, проигнорировать любое сопротивление.

– Мне тридцать один, – напоминает Колин. – И я надеюсь дожить до тридцати двух, не волнуйся.

– Тогда пойдем куда-нибудь, где есть стены и потолок? Выпьем, и ты расскажешь мне, куда делся твой страх высоты.

– Я никогда ее не боялся, просто не любил. Мой номер на пятом… и мини-бар полон, – Колин спрыгивает вниз и складывает ладони у груди. – Намасте, Лос-Анджелес.

Лето во Франции непривычно жаркое, удушающее, до расплывающегося в мареве горизонта, особенно если целый день варишься в доспехах. И только лишь ночь приносит долгожданное облегчение. Можно лежать, растянувшись на траве около замка, прикрыв глаза и позволяя прохладному ветру блуждать по все еще разгоряченному после выматывающих тренировок, долгих съемок и снова тренировок телу.

Не думать о том, выучил ли сценарий, во сколько вставать утром и что неплохо было бы все же добраться до своей постели, чтобы не уснуть прямо тут, потому что утром будет как минимум неуютно, помимо того, что неудобно перед съемочной группой. Хотя, конечно, подмывает...

Слишком хорошо вот так вот лежать, лениво потягивая очередную бутылку кислого вина, не только запоминая его мерзкий привкус, но и отчетливо прослеживая, как оно катится по горлу, снимает стресс, успокаивает и ненавязчиво ударяет в голову.

В очередной раз предложить глоток или два – да хоть все оставшееся, Брэдли не жадный, – сидящему рядом Колину и в очередной же раз услышать отказ.
Колин Морган не употребляет алкоголь во время работы по многим причинам: крепкий сон и ранние подъемы, сосредоточенность ума и здоровый цвет кожи, и прочее, и прочее. Колин хочет оставаться в форме, с чем Брэдли Джеймс всецело согласен – полуночные гулянки для них слишком большая роскошь.

Хотя вино все же полезно.

Для сердца.

– Шесть месяцев, три страны и пара десятков перелетов, – Колин возвращается с несколькими маленькими бутылочками, пару отдает Брэдли, остальное кидает перед собой на диван к валяющимся там пустым – джин, водка, они прилично сегодня намешали, и утром будет не просто похмелье, а то изнуряющее состояние нестояния.

Слово снова на десяток лет моложе и глупее.

Плевать.

Колин уже едва стоит на ногах, но говорит, говорит и говорит одним нескончаемым потоком. Брэдли сам боится пошевелиться, чтобы ненароком не осознать, насколько он пьян, поэтому он лежит на мягком пушистом ковре и слушает.

У него все не так – у него такого нет.

Его прерогатива – это похожие друг на друга сериалы, иногда главные роли, чаще – второстепенные. Возможно, у него все впереди, но чем больше лет проходит, тем меньше в это верится. Эй, Морган, говоришь, ты ремесленник? А кто же тогда я?

Нет, ты – гений.

Колин рассказывает ему о съемках, о роли, принесшей ему самую престижную в мире награду, о том, что он до сих пор не уверен, что поступил правильно, согласившись сняться в «этом чертовом фильме». Кажется, что он просто перенервничал, поэтому Брэдли советует ему отдохнуть, помедитировать или чем там еще он привык успокаиваться.

– Театр, Брэдли, – моментально отзывается Колин, и его взгляд наконец загорается. – Я очень соскучился по сцене.

– Так что мешает, Морган?

– Исключительно бардак в собственной голове, Джеймс, – Колин осушает очередную порцию и разглядывает на свет пустую тару. – И, может, пьянство.

– Непривычное ощущение, да? – интересуется Брэдли, игнорируя надуманный алкоголизм. Колин, у которого всегда все было под контролем, думающий наперед на несколько шагов и всегда имеющий за спиной три альтернативных варианта, запутался в себе, надо же.

– Раздражает. Но эта злость совершенно не помогает разобраться. И ты себя накручиваешь, и накручиваешь… и раздражаешься еще больше. По кругу.

– Знаешь, что это? Стресс. Нет, правда. Ты же так и не научился отдыхать?

– У меня был отпуск, если ты об этом. И даже в нынешнем году, на день рождения.

– Три дня? Четыре? Не говори, что неделю, я все равно не поверю.

Колин демонстративно фыркает и снова начинает ходить по комнате, переполненный дурной энергией и неспособностью пристроить себя куда-нибудь. Брэдли знает это состояние, выматывающее и неспокойное, не приносящее никакого удовлетворения.

– Ты одинок, – тихо говорит он, не сомневаясь, что Колин услышит. И Колин, конечно же слышит, он преувеличенно внимательно рассматривает стену перед собой, как-то нехорошо сгорбившись, уменьшившись под тяжестью навалившейся сверху тоски.

Брэдли дергается непроизвольно, тянется забрать все себе, избавить от того, чем сам же и накрыл, и подавляет в себе это, безусловно, рефлекторное. Хватит, проходили.

– Я хочу влюбиться, – бьет Колин под дых. – Но чтобы больше не было больно.

Брэдли закрывает глаза. Сломанных людей в этой комнате двое.

Колин смотрит на него недоверчиво, ждет чего-то: «да шучу я», как вариант, или «нет, я так не думаю на самом деле». Но Брэдли не торопится ни отшучиваться, ни простить не воспринимать сказанное всерьез. Брэдли крутит в руках свой стаканчик с кофе и ждет ответа на простой вопрос – «да» или «нет», это ведь совсем не сложно.

Колин, однако, с ответом не спешит и, кажется, совсем не понимает, что ответить надо хотя бы из вежливости. Молчит и молчит, приоткрыв рот, и Брэдли потихоньку начинает переживать, не сломал ли он ненароком звезду шоу, и как это отразится на нем самом. И страшен ли Джонни Кэпс в гневе.

Он перебирает в голове страшные картинки будущего краха своей карьеры, одну другой страшнее, всю дорогу, пока Колин пребывает в своем внезапном анабиозе. В их машине, пока они едут к месту съемок, стоит гнетущая тишина, прерываемая изредка смешками Оуэна с переднего сидения.

И это напрягает.

Брэдли пинает разошедшегося Маккена через спинку, но ситуацию это не разряжает. Маккен игнорирует его тычки, Колин продолжает размышлять о несовершенстве мира вокруг с каменным лицом, и Брэдли понимает, что он в сущности ничего не понимает.

Он обязательно обратится к психотерапевту по возвращении в Лондон, чтобы хоть кто-то, хотя бы за деньги, объяснил ему, что такого страшного и ужасного в простом по сути предложении познакомить Колина с какой-нибудь милой девушкой.

Брэдли же не предлагает устроить оргию, записать все на камеру и выдать это за новую серию их видео-дневника. Апокалиптические кадры в голове сменяются эротическими, отчего-то сплошь сюрреалистическими и на редкость глупыми.

С парнем, осознает Брэдли, Колина надо знакомить не с подругой, а другом.

– У нас могло бы что-нибудь получиться? – под утро задается вопросом Брэдли.

За окном неумолимо занимается рассвет, и их ночь разговоров после долгой разлуки – а значит разговоров предельно откровенных, – заканчивается. Сонливость накатывает волнами, усталость валит с ног, и Колин наконец успокаивается. Трезвеет и смиряется.

И больше не порывается играть своим «Оскаром» в гольф.

– Вряд ли, Брэдли. Кроме дружбы у нас ничего не задавалось с самого начала.

– Но чья же этом вина…


– Ничья. Ты всегда был слишком, – Колин щелкает пальцами, подбирая слова. – Гетеросексуальным? Правильным? Нормальным, Брэдли. До мозга костей.

– Но я был влюблен в тебя, значит, не настолько уж и…

– Влюбиться и быть с кем-то – разные вещи. Ты можешь чувствовать влечение, желание, быть не в силах оторвать взгляда, стремиться находиться рядом и даже быстро и безболезненно пережить кризис ориентации. Потому что какая, к черту, разница, представителя какого пола ты хочешь. Но все равно не суметь быть с ним. А знаешь, почему?

– Внимательно слушаю, – Брэдли сглатывает неуместный ком в горле.

– Потому что у него – у меня – выводок тараканов в голове. И имя им – легион… Я тараканий властелин! Даже не думай смеяться. Ну, Брэдли!

Брэдли целует его сам, не в состоянии дальше ни терпеть, ни скрывать.

Он вламывается к Колину в трейлер, ловит за руку и притягивает к себе. Потому что хочет. Потому что может. Колин дергает в объятиях удивленно, отстраняется, выставляя вперед локти, но Брэдли держит крепко и настойчиво подавляет оборону. Проводит рукой по его волосам, жестким под пальцами, по шее вниз, по худой спине и торчащим лопаткам, останавливается на крепкой заднице и снова целует. Колин чуть слышно стонет и открывается, отзывается на прикосновение, отвечает.

Жар лавой растекается по венам, Брэдли чувствует, как внутри него рождается что-то ранее незнакомое. Потрескавшиеся губы под языком, плохо сбритая щетина на щеках, крепкое и гибкое тело, которого так иррационально и отчаянно хочется. Колин кусает его – нижняя губа, линия челюсти, шея, – и Брэдли не сдерживает стона, вжимается пахом в пах, посылая новую удовольствия по телу.

Сердце колотится, как ненормальное, возбуждение накатывает вспышками, стремясь смести на своем пути все слабые доводы разума.

Брэдли прощается с привычным миром.

— Мне, наверное, пора? – отсмеявшись, осознает Брэдли.

— Эм-м-м... если ты не хочешь остаться на сеанс горячего однополого секса, то да, пора, – мгновенно отзывается Колин и едва уловимо кивает, прикрыв на секунду ресницы.

Брэдли прыскает в кулак, поднимается на ноги и смотрит на него сверху вниз.

— Ты так в себе уверен?

— Я уверен в тебе, – чуть слышно шепчет Колин, надеясь, что Брэдли не услышит. А услышав, не поймет или сделает вид, что не понимает, и снова исчезнет – на два года, на пять или на всю жизнь. Освободит его от этой хронической влюбленности и освободится сам.
Потому что больше невозможно и дальше – никак.

Колин не уверен, что выдержит еще.

Но Брэдли ловит каждый звук, каждую эмоцию Колина, каждый полушутливый эскизный намек.

Колин всегда провоцирует мягко, ненавязчиво, почти незаметно – совсем не так, как это делает сам Брэдли, – но неизменно так, что его пробирает до мурашек, до сладкого томления где-то в груди.

Сколько бы Колин ни винил себя, Брэдли уверен – виноваты они оба. Кто-то отпустил, кто-то не стал держать, и сейчас уже не вспомнить, кто именно. Остается только раз за разом прокручивать в голове все «зачем», «почему» и «а вдруг» в ожидании малейшего невербального сигнала, одного молчаливого «еще».

— А в тот раз было неплохо, да? – Брэдли протягивает Колину руку, помогает встать с пола и наконец решается сделать то, чего боялся весь вечер, – всмотреться в его глаза. Как он и предполагал, где-то там, на дне зрачков, за небесной синевой скрывается подземный огонь.

– В который?

Колин приходит к нему через неделю после их экспромта в трейлере.

В одной руке у него бутылка очередной французской кислятины, другую он заносит над дверью, но постучаться не успевает – Брэдли распахивает ее раньше. Колин на пороге чуть смущен, взволнован и готов в любой момент отступить назад. Брэдли по другую сторону взволнован не меньше, но решителен за них двоих – он хватает Колина за футболку, пока тот не сбежал, затаскивает его внутрь и целует, не утруждая себя запиранием замков.
Брэдли пахнет ментоловым гелем для душа, корицей и немного потом, и Колина ведет от этой смеси запахов. Он пробирается пальцами под его одежду, робко поначалу и смелее после каждого потрясенного выдоха, жадно трогая, гладя, пытаясь насытиться – как ребенок, случайно нашедший спрятанные родителями сладости. Вдруг второго шанса не будет.

И он в чем-то прав.

Каждая их ночь – это вереница из «последний раз» и «точно последний раз», и каждый их совместно встреченный рассвет – это прощальные поцелуи, страстные и тягуче-медленные, ненасытные и поверхностные, долгие и мимолетные. Каждое утреннее объятие – расставание, а вечернее – «я не хочу тебя терять».

Каждый раз, чувствуя Брэдли в себе, на себе, рядом – кожей и под ней – Колин дает зарок не привыкать и не надеяться на большее. Делить постель, работу и жизнь, не навешивая ярлыков и не ставя рамок, легко, сложнее – когда приходится что-то решать. «Будь только моим» сродни мольбе о помощи.
Брэдли не уверен, что готов быть на вторых ролях всю жизнь, Колин не хочет привязывать его к себе. Они разделяют остатки вина на донышке и разделяются сами.

И тогда наступает последнее утро.

— Джеймс, – Колин окликает его на пороге. – Ты счастлив?

— Смотря в чем. И смотря как.

— Безусловно, – отрывисто бросает Колин, как будто Брэдли должен понять, что он имеет ввиду. – В отношениях, в работе. В целом.

— Тогда, наверное, нет. Счастье – это удача, Морган. А я в глаза не видел тот ваш знаменитый камень.

— Тогда поцелуй меня, я ирландец.

Брэдли захлопывает дверь.

Изнутри.

Прослушать или скачать James Arthur Hold On бесплатно на Простоплеер

@темы: Merlin's team, Фик, Arthur/Merlin OTP fest 2014, romance, PG-13