Мозг пейринга
Название: Пятое время года
Автор: Merlin’s Team (Али ДжиДжи)
Бета: Merlin’s Team (lyekka)
Оформление: Merlin’s Team (ДавыдоФФ)
Пейринг: Артур/Мерлин
Рейтинг: PG
Размер: ~3700
Жанр: ангст
Саммари: Большая часть несчастливых событий в детстве Мерлина произошли из-за короля Утера и его рыцарей. Теперь же он служит под началом наследного принца, почитающего рыцарские идеалы и вдобавок необременённого самым приятным характером.
От автора: Первые 4 времени года - 1 сезон, пятое - окончание легенды.
Примечание: написано на Артур/Мерлин ОТП фест «Две стороны одной медали»
Тема № 12.
Gwaine: "Once you have seen one noble, you've seen them all."
***
Гавейн: Увидел одного аристократа - считай, увидел их всех.

Фик "Пятое время года"
Я не могу точно сказать, когда я осознал природу своей болезни.
Знание о ней пришло ко мне внезапно, но казалось абсолютно естественным, а потому не пугало меня. Мне оставалось лишь вести обратный отсчёт дней и бороться с тяжёлыми последствиями, которые неизменно влечёт за собой любой мучительный недуг.
Временами меня охватывало желание обвинить во всём мою мать, Гаюса, Пендрагонов, жителей моей деревни - всех, кто сделал хотя бы один вдох в этом мире. Но я должен признать, что вина была только моей и ничьей больше; я был тем семенем, что после принесло столь горькие плоды. Я заразился ещё в детстве. Поэтому, наверное, я ещё ребёнком предчувствовал те перипетии, что мне готовила судьба. Эти смутные ожидания, первые признаки той смертельной болезни, в которую готовилось погрузиться всё моё существо, были похожи на весенние тёплые порывы ветра, предвосхищающие лето.
Всё началось с моего отца. Мне говорили, что он умер, когда я был ещё совсем маленьким. Временами, когда я напрягал память, мне казалось, что я помню его грубый, чуть хрипловатый голос и исходивший от его рук необычный запах, отдававший смесью дыма и запёкшейся крови. Однако мать нашла мои воспоминания не более чем забавными.
- Очень похоже на портрет нашего кузнеца, - улыбнулась она.
Эти слова запали мне в душу. Я навсегда связал образ отца с гигантской фигурой кузнеца с мощными, словно стволы деревьев, руками со вздутыми мускулами и венами. Однако отца я представлял не таким рыжим.
Особым источником воспоминаний о моём отце был дядя Вильгельм. На самом деле он не был моим дядей; я до сих не могу объяснить, почему я так звал его, хотя всегда точно знал, что он не является частью нашей семьи. Дядя Вильгельм уверял, что они с моим отцом были друзьями с детских лет.
- Замечательный человек, - любил повторять он. - Таких как он сегодня днём с огнём не сыщешь!
Его истории были куда более захватывающими и детальными, чем те сухие описания, которыми иногда со мной делилась мать. Он любил рассказывать о тех временах, когда они сражались с моим отцом бок о бок в войске короля Утера, и часто заливался смехом, таким оглушительно звонким, что, казалось, он заполнял каждый уголок в доме. Однако, чтобы он ни рассказывал, он никогда не говорил о том, что волновало меня больше всего. И однажды я набрался смелости и спросил его:
- Скажи, дядя Вильгельм, мой отец погиб в сражении?
Он замялся и бросил взгляд в сторону моей матери, которая готовила ужин.
- Понимаешь, Мерлин, - начал дядя Вильгельм, - для каждого человека найдётся своя битва, в которой ему суждено проиграть. Балинор, он держался до последнего, но его предали люди, которым он так верно служил.
Он взял меня за плечи и продолжил:
- Это был большой удар для всех нас. Знаешь, в этой стране многие великие дела сначала обставляются как нечто грандиозное, столько восторгов и шумихи… А затем всё приходит к единому концу: к забвению.
- Вильгельм, - вмешалась моя мать, - прибереги своё красноречие для своих пиров, ребёнку их слушать незачем, - и с тяжёлым вздохом добавила: - Если бы мы только были более бережливыми… Но мы всегда позволяли себе жить не по средствам: кто же мог предвидеть, что Балинор впадёт в немилость у короля, и мы останемся без гроша в кармане.
Когда он был у нас в гостях, мать обращалась к нему по имени, но в разговоре с другими она всегда называла его – сэр Кентингтон. Мне это разграничение казалось необычайно важным, потому что сэр Кентингтон был для меня совсем другим человеком.
Он постоянно твердил мне, как тяжко приходится моей матери и как она старается вырастить из меня дельного человека; более того, он считал своим долгом помогать ей в этом. Мне изрядно досаждали и часто казались абсолютно неуместными его нравоучения, но моя мать с восторгом принимала его помощь, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как смириться.
Кроме того, он был отцом моего лучшего друга Уилла, который всегда восхищался им и во всём на него равнялся. Мне не хотелось терять нашу дружбу только из-за того, что я недолюбливал сэра Кентингтона, но всё же иногда я подначивал Уилла, говоря, что он слишком ленивый, чтобы стать таким же по-рыцарски вездесущим, как и его отец. Я не слишком грешил против истины: Уилл обладал ленью такого сорта, какая бывает у людей, которые привыкли, что всё делают за них. Из-за этого между ним и другими мальчиками чувствовалось некоторое напряжение, но тогда мы были ещё слишком молоды, чтобы понять, что такое классовые различия. Для нас главным друг в друге были храбрость и умение далеко пуляться косточками. Благодаря этому, мы не почувствовали больших перемен между нами, когда его отец был лишён рыцарства и умер, не перенеся подобного позора.
Конечно, для всей деревни это была большая утрата, и я тоже горевал вместе со всеми, но не о том же, что и все:
- Ты хороший мальчик, Мерлин, - обняла меня мать, когда закончились похороны.
- Мама, - пробормотал я, уткнувшись ей в плечо. - За что сэр Кентингтон убил дядю Вильгема?

Небо было такого чистого и яркого оттенка, что больно смотреть: начинала кружиться голова, и хотелось покрепче ухватиться за что-нибудь, чтобы не сорваться в эту бездонную синеву. Воздух пах крапивой и мятой. Мерлин беззвучно скользил сквозь кустарник, аккуратно раздвигая ветки и наступая на стоптанную траву, сдерживал дыхание, словно сам был деревом в лесу, крона которого подпирала небосвод. Тропа извивалась, как змея в конвульсиях, между вязкими, размытыми дождём обочинами. Он же шёл рядом с ней, - напрямую, - и лишь изредка, когда новый изгиб был у него на пути, наступал на исполосованную колёсами телег дорогу.
Наконец из зарослей показался замок; шпили его башен взмыли в самую середину неба. Он был ещё далеко, но был виден ясно, как облака: стены его светились, словно первый снег, гребень морской волны или белые лепестки лилий. Мерлин вдохнул полной грудью и твёрдым шагом поспешил к воротам в Камелот.
- Скажи-ка, это у вас такая манера приветствовать людей?
Мерлин вытащил капустный лист из волос и с озадаченным видом покрутил его в руках, прежде чем отбросить в сторону. Гаюс рывком повернул к нему голову, и глаза его наткнулись на мага так, словно он только сейчас заметил, что находится не один в комнате:
- Ты ещё легко отделался! – тихо рассмеялся лекарь. - Только приехал, а уже на жизнь самого принца покушаешься.
- Конечно, я представляю для жизни тренированного рыцаря такую большую угрозу, - Мерлин развёл руки в стороны, - что он от страха побежал жаловаться папочке.
Они улыбнулись друг другу, но на их лицах застыло напряжённое выражение.
- Мне говорили, что Утер держит всех в ежовых рукавицах, - продолжил Мерлин. - Но кто мог подумать, что он доходит до такого сумасбродства. Не придётся по вкусу его Величеству одно словечко, и ты уже на короткой ноге с палачом.
- Нет, это совершенно невероятно! – Гаюс покачал головой. - Ты здесь всего лишь пару дней, а уже так враждебно ко всему настроен. Ты не учитываешь того, что был наказан согласно закону. Что каждый указ, каждая казнь, каждый сбор налогов служат укреплению Камелота. Всё это для того, чтобы навести порядок в этом хаосе, в который погружён наш век.
- И ты правда думаешь, что всему Камелоту пойдёт на пользу, что меня забросали гнилыми овощами за то, что я не залебезил перед королевским отпрыском? – ровным голосом спросил маг.
- Основой любого государства служат хорошие законы и хорошее войско. Власть покоится на силе, и королевская семья является её воплощением. Они день за днём совершают свой неблагодарный труд, защищая нас, заботясь о нашем благополучии, - к концу последний фразы его голос неприятно повысился.
Мерлин удивлённо и озадачено рассматривал лицо лекаря, но не говорил ни слова. Гаюс попробовал улыбнуться, но лицо и губы у него такие белые, что улыбка вышла не похожей на улыбку. Наконец, тяжело вздохнув, он опустил голову на ладони и прошептал сквозь зубы:
- Это настоящий ад.

Каждое утро проходило примерно так же, как и предыдущие. Всё было на своих привычных местах: застывшие стулья и лязг лат, небрежно брошенная в сторону одежда и крики главного повара, догоревшие свечи и лошадиное ржание. Это было такое же утро, как и сотни других.
Однако в ту ночь Артура мучили тревожные сновидения, и Мерлину по указанию Гаюса пришлось спать перед дверью в комнату принца на случай, если тому понадобится какое-либо снадобье или другая помощь. Пробуждение было не из приятных: все суставы мага ныли, а голова стучала так, словно это его преследовали ночные кошмары. Первые лучи рассветного солнца проникли сквозь узкое окно и осветили деревянное ведро, словно бы напоминая Мерлину, что ему давно пора приступить к своим обязанностям.
- Даже у тебя нет никакого сострадания ко мне! – укорил он небесное светило и, подхватив ведро, направился к колодцу.
Все складывалось как нельзя более скверно, но причина его недовольства заключалась в другом: что если теперь Артуру будут и дальше сниться кошмары? Мерлину хватило и этой ночи, чтобы понять, насколько он не ценил такое благо цивилизации, как кровать. И если уж ему понадобится вновь мёрзнуть на холодном полу, то у него в запасе будет подходящее заклинание, чтобы облегчить жизнь и себе, и наследному принцу. Это решение он принял как нельзя кстати, так как следующая ночь выдалась такой же беспокойной, как и предыдущая.
Артур метался по постели, словно в горячке: пересохшие губы жадно глотали воздух, на лбу проступили бисеринки пота, когда неожиданно чья-то белоснежная холодная рука молнией мелькнула перед его глазами. Нежное прикосновение ко лбу заставило его затрепетать, он потянулся к ней губами, целуя и тем самым вбирая в себя ее прохладу глоток за глотком, словно перед ним кувшин живительной колодезной воды. Рука дрожала, но холодные пальцы продолжали покоиться на его лбу.
Мерлин произносил слова заклинания одними губами, непроизвольно вздрагивая от каждого шороха. Наконец, черты принца приобрели умиротворённое выражение. С чувством смутного раскаяния маг убрал руку и склонился над спящим, прислушиваясь к мерному дыханию. Затем он поцеловал его, словно ребёнка, в лоб и направился в свою комнату.
Об этом покровительственном поцелуе Мерлин никогда не сожалел, потому что Артур действительно был сущим ребёнком. Он не мог усидеть на месте: в нём горели искренняя любознательность и жажда познать мир, которые превращались в беспокойную апатию, когда никто не мог удовлетворить его любопытство. Когда же он сердился, его гнев вырывался из него с той же скоростью, с какой ручной сокол взлетает в свободное небо. Ему самому были не по душе подобные эмоциональные всплески, и он всегда с готовностью делал вид, что их никогда не было. Таким образом, он закрывал глаза на собственные недостатки: забывал их с той же лёгкостью, с которой он забывал закрыть за собой дверь или проверить, крепко ли держится седло. Нет, Артур не желал быть рабом своей памяти. Отчасти поэтому он привязался к Мерлину.
С самого первого момента принц почувствовал, что его слуга сможет стать его памятью и поддержкой, хотя не желал признаваться в этом даже самому себе. Тем не менее, поведение Мерлина, который смотрел на него не снизу вверх, но как на равного, было для него внове и потому он общался с ним с большим интересом, который старался ничем не выдать. Постепенно дерзкий слуга стал незаменимой частью его жизни. Артур ненавидел в нём его честность и прямоту, но в то же время нуждался в них: он ничего не мог с этим поделать. Присутствие Мерлина было для него словно божественное прикосновение, которое проясняло разум и указывало верный путь, потому что, как ему казалось, Мерлин никогда ни в чём не изменял себе.
Иногда ко двору с визитом к Моргане прибывала в окружении пары родственников какая-нибудь высокородная леди. Все эти посещения всегда были обставлены так пышно, словно прибывал свадебный кортеж, так что у Мерлина никогда не оставалось сомнений, зачем все эти дамы появлялись в замке: пустить пыль в глаза Утеру и заполучить в свои сети наследного принца. Магу всегда казалось, что в последнем они всенепременно преуспевали. Артур восхищался их миловидностью, восторгаясь то живым, насмешливым выражением глаз, то изящностью маленькой ножки, выглянувшей на секунду из-под полы платья. Мерлин же, вспоминая их презрительно поджатые губы и холодный пристальный взгляд, благоразумно помалкивал, давая Артуру возможность думать о девушках, что ему заблагорассудится. Тем не менее, дамы всегда уезжали в самых мрачных настроениях.
- Я хочу найти человека, который любил бы меня не за мой титул наследного принца, - поделился с ним однажды своими мыслями Артур.
- Но его этот человек тоже должен любить.
Принц удивленно оглянулся, но хранил молчание, ожидая, что слуга пояснит свои слова.
- Этот титул - часть тебя. И если дорогой человек не примет ее в тебе, со временем она, или же он, ее возненавидят, и тогда тебя поставят перед выбором: долг или любовь, - Мерлин немного помолчал и добавил: - потому что никому не хочется чувствовать примесь ненависти к своей любви. Так мне кажется.
Артур не нашелся, что ответить, и жестом приказал слуге удалиться, но тот еще несколько мгновений помедлил, словно хотел еще что-то добавить, и затем быстро вышел из покоев принца.
***
Вечер был самой невыносимо скучной частью дня. Утер, его советники и Артур проводили тайные совещания, и Мерлину приходилось коротать время в общей зале, куда в окружении своих приближённых спускалась Моргана. Они доставали шитьё из корзин, но прежде, чем приступить к работе, девушки обязательно обменивались последними новостями и своими мнениями, если им было что обсудить, или же начинали щебетать ни о чём, желая хоть немного развеять скуку:
- До чего грустно, отчего так?
- Это вечерняя тоска. Она приходит, когда темнеет. В такое время лучше всего найти какое-нибудь дело, занять себя чем-то. Ближе к ночи всё меняется, это ощущение уходит.
- Особенно, если можешь легко заснуть. Тогда не думаешь обо всем, что было ужасного.
- Не везёт тем, кто мается по ночам без сна. Когда сон не идет, в голову лезет самое жуткое.
Когда подобные разговоры им наскучивали, они принимались за шитьё. В эти моменты становилось так тихо, что Мерлину казалось, что он слышит, как рвётся протыкаемая иголкой ткань, и звенит, словно натянутая струна, нить. На лицах девушек застывало вымученное выражение удовольствия. И чем сильнее их одолевала скука, тем ровнее ложился стежок за стежком, чем больше их охватывало уныние, тем быстрее игла вонзалась в распятую на пяльцах ткань. Золотые и серебряные нити ловили алые отблески камина, и Мерлину чудилось, что это стекают капельки крови с растерзанных пальцев.
Ожидание казалось очень долгим, однако и ему наступал конец. Совещание заканчивалось, и Утер с Артуром поднимались в общую залу. Все взоры устремлялись в их сторону, и ткань с лёгким шелестом облегчения сворачивалась и укладывалась дамами в корзины.
Мерлин откидывался на стену и закрывал глаза. Вокруг него начинали звучать голоса. Серебряные колокольчики смеха, отскакивающие от стен, бархатистые ноты, разливающиеся в воздухе, словно аромат сумеречных цветов, разные оттенки любви и ненависти, голоса, не обременённые размышлениями одиноких.
Он открывал глаза только тогда, когда Утер, утомлённый многоголосным жужжанием, поднимался со своего места и удалялся в свои покои. Моргана, проводив его взглядом и пожелав крепкого сна, негромко хлопала в ладоши, и Гвиневера доставала из своей корзины колоду карт, на которых были изображены кубки, дубины, мечи или монеты.
Мерлину всегда казалось, что он видит её впервые. Он внимательно рассматривал девушку, вышедшую из лиловых сумерек: низкую, широкоплечую, с высеченным на лице неменяющимся выражением, но глубокими тёмными глазами, напоминавшими двух юрких мышек. Она носила платья нежных пастельных оттенков, которые сливались с цветом стен, и ходила так бесшумно, что Мерлин никак не мог привыкнуть к тому, что она была способна внезапно появляться в самых неожиданных местах. Можно было идти по абсолютно пустому коридору замка, обернуться и увидеть её смуглое лицо и руки. Без тела. У Мерлина каждый раз возникало чувство нереальности, точно это не он был наделён магическими способностями, а Гвен.
Чувство нереальности усиливалось, когда она играла в карты. Она была бледна, глаза её становились темнее, губы тоньше. Она снимала карты двумя пальцами, пребывая в каком-то экстазе, словно читала в них свою судьбу, и в её зрачках никогда не отражались масти.
«Говорят, в ней есть примесь цыганской крови», - шепнула одна дама другой, и они тихо рассмеялись. Мерлин отвернулся к окну и принялся наблюдать за кроваво-красным серпом луны, поднимающимся на небе.
Тем вечером Гвен стояла за спиной Морганы, обучая её и Артура новой игре: они с детским восторгом спорили из-за ставок, ошибались в ходах и клали карты не той масти, наполняя комнату приятным оживлением. В итоге Моргана победила во всех партиях и заявила, что требует в честь этого особый приз:
- С тебя поцелуй, - Моргана смирно сложила руки на коленях и закрыла глаза.
Артур в шутку скривился и запротестовал, уверяя, что она жульничала.
- Просто кто-то не умеет играть! – воскликнула Моргана, не открывая глаз.
Принц вздохнул и по-братски легко поцеловал её в губы. Дамы захихикали, и Моргана с самым серьёзным видом объявила, что первый поцелуй принца теперь принадлежит ей. Это вызвало новую волну протестов со стороны Артура, которые было практически не услышать из-за шуток и смешков, которыми обменивалась его названная сестра со своими дамами.
Мерлин, не спросив дозволения, покинул залу.
Он открыл окно и взглянул на маленькие домики, стройными рядами спускающиеся вниз по склону холма. Сверху над городом распростёрлось иссиня-чёрное небо без единого облачка. Было что-то пугающее в красоте этого ночного небосвода, нависающего над затихшими улицами. Мерлин ощутил, как это безмолвное звёздное полотно опускается на его плечи и со всей силы сдавливает суставы, словно он не чувствует себя и так маленьким и ничтожным по сравнению с великолепием ночного неба. Из его сдавленного горла вырывался всхлип, и Мерлин с удивлением понял, что плачет. Он яростно вытер глаза и щёки рукавом и закрыл окно.

«Если у кого и остались нужные нам травы, то только у старого травника. Он на зиму засушивает столько лекарственных растений, что полконюшни прокормить можно. Надежда только на него, - развёл руками Гаюс, - Без этих трав Артур долго не протянет. Дался Утеру этот тренировочный поход в середине зимы!» Мерлин с опаской покосился на него - идти куда-то сейчас, по его представлениям, было чересчур холодно - и затем повернулся к кровати, где лежал измученный лихорадкой принц, бледный и похудевший. Он открыл глаза, затуманенные болезнью, и слабым голосом позвал Мерлина.
- Сир? – ответил маг, не приближаясь к постели больного.
- Воды, - прошептал Артур.
Мерлин остался стоять на месте. Он созерцал принца как маску или безглазую скульптуру, и Артур в ответ смотрел на него помутившимся взором так, словно лишь его не было в комнате. Казалось, они не спускали друг с друга глаз уже целую вечность, когда Артур хрипло вздохнул и забылся сном.
Мерлин устало встряхнул головой, - его передёрнуло, - и взял список необходимых лекарственных трав из рук Гаюса.
Зима стояла лютая, погожая, с ясным голубым небом, с заиндевелыми деревьями. Мерлин укутался с головой в тёплые одежды, но его всё равно пробирало до костей. Он семенил в сторону завалившейся на бок хибары, стоявшей на отшибе у самой кромки леса. Дом практически полностью зарылся в снег, и только более высокая стена ещё чернела над сугробами, напоминая раскрытый рот мертвеца. Поёжившись, Мерлин постучался в дверь травника. Никто не ответил, и маг повернул назад, проклиная всех и вся.
- Ничего, - бормотал Мерлин, - лучше я поищу какое-нибудь заклинание. Должно же быть что-нибудь.
Он предчувствовал, что не найдёт в магической книге нужного заклятия, но колющая лицо позёмка и несгибающиеся пальцы убеждали его в обратном.
- Да и что такого, - продолжал уверять он себя, - Подумаешь, приболел. Ему это даже полезно, а то скоро объявит о своём божественном происхождении. Что такое болезнь для таких, как он?
«А что это такое для таких, как ты?» - внезапно мысленно задал сам себе вопрос маг.
Он вспомнил, как совсем недавно чуть не простился с жизнью из-за редкого яда, подсыпанного ему в кубок Нимуэ. Тогда последнее, что уловил его взгляд, прежде чем его заволокло беловатой дымкой, - чаша, покатившаяся по полу; затем всё растворилось в запутанном клубке чувств и мимолётных ощущений. Медленно на него накатывал страх, ужас, нестерпимая паника. Не хватало воздуха, раскалывалась голова, горло сжимал спазм. Ему было страшно от того, что он существует и что в нём бьётся сознание. Сознание того, что он – узник чего-то незримого, пульсирующего в нём и вокруг него, переплавляющего его тело, заменяющего его мысли своими клочками образов, неизвестного и непознаваемого. Предчувствие смерти горело на его губах, с которых сорвался последний стон, и он затих. Однако в этом мерцающем лентой воспоминаний пустынном мире кто-то взял его за руку и не спеша ввёл в прежнюю жизнь.
Мерлин судорожно вдохнул морозный воздух, повернул назад и побежал к дому травника. Сердце билось так угрожающе, будто рвалось из груди, ноги подкашивались. Он постучался, но лишь ветер прозвенел в ответ. Тогда маг принялся дёргать дверь: она вся промёрзла, обросла льдом и ни в какую не поддавалась.
- Ты откроешься, ты откроешься, - твердил он, всё настойчивее и сильнее обдирая руки о грубо обтёсанные доски.
И она открылась.

Они шли бок о бок, рука об руку, приближаясь к той части королевского сада, где распустились белые цветы боярышника. Мерлин облокотился на серый ствол и вдохнул глубокий, влажный, волнующий запах ночи, смешанный с ароматом молодой листвы. Он, этот запах жаркой сырости, исходящий от земли, запах томной сладости, источаемый трепещущими на ветру лепестками первых цветов. Он был между ними, он был в них.
Артур скользил взглядом по линии губ, по линии подбородка к чуть покрасневшим ушам и молчал. Мерлин повернул к нему голову, и белое соцветие прильнуло к его щеке. Принц ревниво протянул руку, чтобы отстранить ветвь.
- Вам следует вернуться к своей невесте, сир.
- Тебе действительно надо уходить?
Мерлин поднял глаза на раскинувшиеся над его головой ветви:
- Я вернусь, когда узнаю тайну того замка в воздухе, который является мне каждую ночь. Этот сон не даёт мне покоя.
Они крепко на прощанье сжали друг другу руки, и затем Мерлин исчез, растворившись в ночной тиши. Артур несколько мгновений простоял там, где оставил его маг, а затем поспешил назад в замок, в котором все праздновали его свадьбу с Гвиневерой.
Он занял своё место и взял в руки кубок с вином, чтобы хоть как-то занять себя. Гвен склонилась к нему и зашептала, как она расстроена тем, что Мерлину пришлось уйти.
- Но, - заключила она, беспечно улыбаясь, - не думаю, что мы могли его удержать, да и не стоило. Он всегда был так помешан на судьбе, предназначении и других магических штучках, что некоторые, спроси вокруг, начали принимать его за сумасшедшего. Думаю, в этом есть доля правды, и больше мы его никогда не увидим.
Артуру казалось это абсолютно невыносимым, и он обернулся к ней, чтобы сказать что-то резкое, но слова так и не сорвались с его языка. Он глядел на Гвен, в её глубокие, полные вечерней магии глаза, и видел Мерлина – Мерлина в тени многовековых деревьев, Мерлина на залитых солнцем трибунах, приветствующих сражающихся рыцарей, Мерлина с горящими золотыми глазами.
Час спустя, когда пировавшие уже дремали на своих стульях, а утомлённая Гвен поднялась в свои покои, он всё ещё видел его образ. Артур закрыл глаза, и силуэт мага проступил ярче на фоне мрака. Медленно-медленно он начал погружаться в мёртвые объятия сна, и облик Мерлина плыл в холодном безмолвии мира в воздушном замке: вверх, а затем вниз, навстречу утру.
Примечание: арт участвует в голосовании.
Автор: Merlin’s Team (Али ДжиДжи)
Бета: Merlin’s Team (lyekka)
Оформление: Merlin’s Team (ДавыдоФФ)
Пейринг: Артур/Мерлин
Рейтинг: PG
Размер: ~3700
Жанр: ангст
Саммари: Большая часть несчастливых событий в детстве Мерлина произошли из-за короля Утера и его рыцарей. Теперь же он служит под началом наследного принца, почитающего рыцарские идеалы и вдобавок необременённого самым приятным характером.
От автора: Первые 4 времени года - 1 сезон, пятое - окончание легенды.
Примечание: написано на Артур/Мерлин ОТП фест «Две стороны одной медали»
Тема № 12.
Gwaine: "Once you have seen one noble, you've seen them all."
***
Гавейн: Увидел одного аристократа - считай, увидел их всех.

Фик "Пятое время года"

Я не могу точно сказать, когда я осознал природу своей болезни.
Знание о ней пришло ко мне внезапно, но казалось абсолютно естественным, а потому не пугало меня. Мне оставалось лишь вести обратный отсчёт дней и бороться с тяжёлыми последствиями, которые неизменно влечёт за собой любой мучительный недуг.
Временами меня охватывало желание обвинить во всём мою мать, Гаюса, Пендрагонов, жителей моей деревни - всех, кто сделал хотя бы один вдох в этом мире. Но я должен признать, что вина была только моей и ничьей больше; я был тем семенем, что после принесло столь горькие плоды. Я заразился ещё в детстве. Поэтому, наверное, я ещё ребёнком предчувствовал те перипетии, что мне готовила судьба. Эти смутные ожидания, первые признаки той смертельной болезни, в которую готовилось погрузиться всё моё существо, были похожи на весенние тёплые порывы ветра, предвосхищающие лето.
Всё началось с моего отца. Мне говорили, что он умер, когда я был ещё совсем маленьким. Временами, когда я напрягал память, мне казалось, что я помню его грубый, чуть хрипловатый голос и исходивший от его рук необычный запах, отдававший смесью дыма и запёкшейся крови. Однако мать нашла мои воспоминания не более чем забавными.
- Очень похоже на портрет нашего кузнеца, - улыбнулась она.
Эти слова запали мне в душу. Я навсегда связал образ отца с гигантской фигурой кузнеца с мощными, словно стволы деревьев, руками со вздутыми мускулами и венами. Однако отца я представлял не таким рыжим.
Особым источником воспоминаний о моём отце был дядя Вильгельм. На самом деле он не был моим дядей; я до сих не могу объяснить, почему я так звал его, хотя всегда точно знал, что он не является частью нашей семьи. Дядя Вильгельм уверял, что они с моим отцом были друзьями с детских лет.
- Замечательный человек, - любил повторять он. - Таких как он сегодня днём с огнём не сыщешь!
Его истории были куда более захватывающими и детальными, чем те сухие описания, которыми иногда со мной делилась мать. Он любил рассказывать о тех временах, когда они сражались с моим отцом бок о бок в войске короля Утера, и часто заливался смехом, таким оглушительно звонким, что, казалось, он заполнял каждый уголок в доме. Однако, чтобы он ни рассказывал, он никогда не говорил о том, что волновало меня больше всего. И однажды я набрался смелости и спросил его:
- Скажи, дядя Вильгельм, мой отец погиб в сражении?
Он замялся и бросил взгляд в сторону моей матери, которая готовила ужин.
- Понимаешь, Мерлин, - начал дядя Вильгельм, - для каждого человека найдётся своя битва, в которой ему суждено проиграть. Балинор, он держался до последнего, но его предали люди, которым он так верно служил.
Он взял меня за плечи и продолжил:
- Это был большой удар для всех нас. Знаешь, в этой стране многие великие дела сначала обставляются как нечто грандиозное, столько восторгов и шумихи… А затем всё приходит к единому концу: к забвению.
- Вильгельм, - вмешалась моя мать, - прибереги своё красноречие для своих пиров, ребёнку их слушать незачем, - и с тяжёлым вздохом добавила: - Если бы мы только были более бережливыми… Но мы всегда позволяли себе жить не по средствам: кто же мог предвидеть, что Балинор впадёт в немилость у короля, и мы останемся без гроша в кармане.
Когда он был у нас в гостях, мать обращалась к нему по имени, но в разговоре с другими она всегда называла его – сэр Кентингтон. Мне это разграничение казалось необычайно важным, потому что сэр Кентингтон был для меня совсем другим человеком.
Он постоянно твердил мне, как тяжко приходится моей матери и как она старается вырастить из меня дельного человека; более того, он считал своим долгом помогать ей в этом. Мне изрядно досаждали и часто казались абсолютно неуместными его нравоучения, но моя мать с восторгом принимала его помощь, так что мне не оставалось ничего другого, кроме как смириться.
Кроме того, он был отцом моего лучшего друга Уилла, который всегда восхищался им и во всём на него равнялся. Мне не хотелось терять нашу дружбу только из-за того, что я недолюбливал сэра Кентингтона, но всё же иногда я подначивал Уилла, говоря, что он слишком ленивый, чтобы стать таким же по-рыцарски вездесущим, как и его отец. Я не слишком грешил против истины: Уилл обладал ленью такого сорта, какая бывает у людей, которые привыкли, что всё делают за них. Из-за этого между ним и другими мальчиками чувствовалось некоторое напряжение, но тогда мы были ещё слишком молоды, чтобы понять, что такое классовые различия. Для нас главным друг в друге были храбрость и умение далеко пуляться косточками. Благодаря этому, мы не почувствовали больших перемен между нами, когда его отец был лишён рыцарства и умер, не перенеся подобного позора.
Конечно, для всей деревни это была большая утрата, и я тоже горевал вместе со всеми, но не о том же, что и все:
- Ты хороший мальчик, Мерлин, - обняла меня мать, когда закончились похороны.
- Мама, - пробормотал я, уткнувшись ей в плечо. - За что сэр Кентингтон убил дядю Вильгема?

Небо было такого чистого и яркого оттенка, что больно смотреть: начинала кружиться голова, и хотелось покрепче ухватиться за что-нибудь, чтобы не сорваться в эту бездонную синеву. Воздух пах крапивой и мятой. Мерлин беззвучно скользил сквозь кустарник, аккуратно раздвигая ветки и наступая на стоптанную траву, сдерживал дыхание, словно сам был деревом в лесу, крона которого подпирала небосвод. Тропа извивалась, как змея в конвульсиях, между вязкими, размытыми дождём обочинами. Он же шёл рядом с ней, - напрямую, - и лишь изредка, когда новый изгиб был у него на пути, наступал на исполосованную колёсами телег дорогу.
Наконец из зарослей показался замок; шпили его башен взмыли в самую середину неба. Он был ещё далеко, но был виден ясно, как облака: стены его светились, словно первый снег, гребень морской волны или белые лепестки лилий. Мерлин вдохнул полной грудью и твёрдым шагом поспешил к воротам в Камелот.
- Скажи-ка, это у вас такая манера приветствовать людей?
Мерлин вытащил капустный лист из волос и с озадаченным видом покрутил его в руках, прежде чем отбросить в сторону. Гаюс рывком повернул к нему голову, и глаза его наткнулись на мага так, словно он только сейчас заметил, что находится не один в комнате:
- Ты ещё легко отделался! – тихо рассмеялся лекарь. - Только приехал, а уже на жизнь самого принца покушаешься.
- Конечно, я представляю для жизни тренированного рыцаря такую большую угрозу, - Мерлин развёл руки в стороны, - что он от страха побежал жаловаться папочке.
Они улыбнулись друг другу, но на их лицах застыло напряжённое выражение.
- Мне говорили, что Утер держит всех в ежовых рукавицах, - продолжил Мерлин. - Но кто мог подумать, что он доходит до такого сумасбродства. Не придётся по вкусу его Величеству одно словечко, и ты уже на короткой ноге с палачом.
- Нет, это совершенно невероятно! – Гаюс покачал головой. - Ты здесь всего лишь пару дней, а уже так враждебно ко всему настроен. Ты не учитываешь того, что был наказан согласно закону. Что каждый указ, каждая казнь, каждый сбор налогов служат укреплению Камелота. Всё это для того, чтобы навести порядок в этом хаосе, в который погружён наш век.
- И ты правда думаешь, что всему Камелоту пойдёт на пользу, что меня забросали гнилыми овощами за то, что я не залебезил перед королевским отпрыском? – ровным голосом спросил маг.
- Основой любого государства служат хорошие законы и хорошее войско. Власть покоится на силе, и королевская семья является её воплощением. Они день за днём совершают свой неблагодарный труд, защищая нас, заботясь о нашем благополучии, - к концу последний фразы его голос неприятно повысился.
Мерлин удивлённо и озадачено рассматривал лицо лекаря, но не говорил ни слова. Гаюс попробовал улыбнуться, но лицо и губы у него такие белые, что улыбка вышла не похожей на улыбку. Наконец, тяжело вздохнув, он опустил голову на ладони и прошептал сквозь зубы:
- Это настоящий ад.

Каждое утро проходило примерно так же, как и предыдущие. Всё было на своих привычных местах: застывшие стулья и лязг лат, небрежно брошенная в сторону одежда и крики главного повара, догоревшие свечи и лошадиное ржание. Это было такое же утро, как и сотни других.
Однако в ту ночь Артура мучили тревожные сновидения, и Мерлину по указанию Гаюса пришлось спать перед дверью в комнату принца на случай, если тому понадобится какое-либо снадобье или другая помощь. Пробуждение было не из приятных: все суставы мага ныли, а голова стучала так, словно это его преследовали ночные кошмары. Первые лучи рассветного солнца проникли сквозь узкое окно и осветили деревянное ведро, словно бы напоминая Мерлину, что ему давно пора приступить к своим обязанностям.
- Даже у тебя нет никакого сострадания ко мне! – укорил он небесное светило и, подхватив ведро, направился к колодцу.
Все складывалось как нельзя более скверно, но причина его недовольства заключалась в другом: что если теперь Артуру будут и дальше сниться кошмары? Мерлину хватило и этой ночи, чтобы понять, насколько он не ценил такое благо цивилизации, как кровать. И если уж ему понадобится вновь мёрзнуть на холодном полу, то у него в запасе будет подходящее заклинание, чтобы облегчить жизнь и себе, и наследному принцу. Это решение он принял как нельзя кстати, так как следующая ночь выдалась такой же беспокойной, как и предыдущая.
Артур метался по постели, словно в горячке: пересохшие губы жадно глотали воздух, на лбу проступили бисеринки пота, когда неожиданно чья-то белоснежная холодная рука молнией мелькнула перед его глазами. Нежное прикосновение ко лбу заставило его затрепетать, он потянулся к ней губами, целуя и тем самым вбирая в себя ее прохладу глоток за глотком, словно перед ним кувшин живительной колодезной воды. Рука дрожала, но холодные пальцы продолжали покоиться на его лбу.
Мерлин произносил слова заклинания одними губами, непроизвольно вздрагивая от каждого шороха. Наконец, черты принца приобрели умиротворённое выражение. С чувством смутного раскаяния маг убрал руку и склонился над спящим, прислушиваясь к мерному дыханию. Затем он поцеловал его, словно ребёнка, в лоб и направился в свою комнату.
Об этом покровительственном поцелуе Мерлин никогда не сожалел, потому что Артур действительно был сущим ребёнком. Он не мог усидеть на месте: в нём горели искренняя любознательность и жажда познать мир, которые превращались в беспокойную апатию, когда никто не мог удовлетворить его любопытство. Когда же он сердился, его гнев вырывался из него с той же скоростью, с какой ручной сокол взлетает в свободное небо. Ему самому были не по душе подобные эмоциональные всплески, и он всегда с готовностью делал вид, что их никогда не было. Таким образом, он закрывал глаза на собственные недостатки: забывал их с той же лёгкостью, с которой он забывал закрыть за собой дверь или проверить, крепко ли держится седло. Нет, Артур не желал быть рабом своей памяти. Отчасти поэтому он привязался к Мерлину.
С самого первого момента принц почувствовал, что его слуга сможет стать его памятью и поддержкой, хотя не желал признаваться в этом даже самому себе. Тем не менее, поведение Мерлина, который смотрел на него не снизу вверх, но как на равного, было для него внове и потому он общался с ним с большим интересом, который старался ничем не выдать. Постепенно дерзкий слуга стал незаменимой частью его жизни. Артур ненавидел в нём его честность и прямоту, но в то же время нуждался в них: он ничего не мог с этим поделать. Присутствие Мерлина было для него словно божественное прикосновение, которое проясняло разум и указывало верный путь, потому что, как ему казалось, Мерлин никогда ни в чём не изменял себе.
Иногда ко двору с визитом к Моргане прибывала в окружении пары родственников какая-нибудь высокородная леди. Все эти посещения всегда были обставлены так пышно, словно прибывал свадебный кортеж, так что у Мерлина никогда не оставалось сомнений, зачем все эти дамы появлялись в замке: пустить пыль в глаза Утеру и заполучить в свои сети наследного принца. Магу всегда казалось, что в последнем они всенепременно преуспевали. Артур восхищался их миловидностью, восторгаясь то живым, насмешливым выражением глаз, то изящностью маленькой ножки, выглянувшей на секунду из-под полы платья. Мерлин же, вспоминая их презрительно поджатые губы и холодный пристальный взгляд, благоразумно помалкивал, давая Артуру возможность думать о девушках, что ему заблагорассудится. Тем не менее, дамы всегда уезжали в самых мрачных настроениях.
- Я хочу найти человека, который любил бы меня не за мой титул наследного принца, - поделился с ним однажды своими мыслями Артур.
- Но его этот человек тоже должен любить.
Принц удивленно оглянулся, но хранил молчание, ожидая, что слуга пояснит свои слова.
- Этот титул - часть тебя. И если дорогой человек не примет ее в тебе, со временем она, или же он, ее возненавидят, и тогда тебя поставят перед выбором: долг или любовь, - Мерлин немного помолчал и добавил: - потому что никому не хочется чувствовать примесь ненависти к своей любви. Так мне кажется.
Артур не нашелся, что ответить, и жестом приказал слуге удалиться, но тот еще несколько мгновений помедлил, словно хотел еще что-то добавить, и затем быстро вышел из покоев принца.
***
Вечер был самой невыносимо скучной частью дня. Утер, его советники и Артур проводили тайные совещания, и Мерлину приходилось коротать время в общей зале, куда в окружении своих приближённых спускалась Моргана. Они доставали шитьё из корзин, но прежде, чем приступить к работе, девушки обязательно обменивались последними новостями и своими мнениями, если им было что обсудить, или же начинали щебетать ни о чём, желая хоть немного развеять скуку:
- До чего грустно, отчего так?
- Это вечерняя тоска. Она приходит, когда темнеет. В такое время лучше всего найти какое-нибудь дело, занять себя чем-то. Ближе к ночи всё меняется, это ощущение уходит.
- Особенно, если можешь легко заснуть. Тогда не думаешь обо всем, что было ужасного.
- Не везёт тем, кто мается по ночам без сна. Когда сон не идет, в голову лезет самое жуткое.
Когда подобные разговоры им наскучивали, они принимались за шитьё. В эти моменты становилось так тихо, что Мерлину казалось, что он слышит, как рвётся протыкаемая иголкой ткань, и звенит, словно натянутая струна, нить. На лицах девушек застывало вымученное выражение удовольствия. И чем сильнее их одолевала скука, тем ровнее ложился стежок за стежком, чем больше их охватывало уныние, тем быстрее игла вонзалась в распятую на пяльцах ткань. Золотые и серебряные нити ловили алые отблески камина, и Мерлину чудилось, что это стекают капельки крови с растерзанных пальцев.
Ожидание казалось очень долгим, однако и ему наступал конец. Совещание заканчивалось, и Утер с Артуром поднимались в общую залу. Все взоры устремлялись в их сторону, и ткань с лёгким шелестом облегчения сворачивалась и укладывалась дамами в корзины.
Мерлин откидывался на стену и закрывал глаза. Вокруг него начинали звучать голоса. Серебряные колокольчики смеха, отскакивающие от стен, бархатистые ноты, разливающиеся в воздухе, словно аромат сумеречных цветов, разные оттенки любви и ненависти, голоса, не обременённые размышлениями одиноких.
Он открывал глаза только тогда, когда Утер, утомлённый многоголосным жужжанием, поднимался со своего места и удалялся в свои покои. Моргана, проводив его взглядом и пожелав крепкого сна, негромко хлопала в ладоши, и Гвиневера доставала из своей корзины колоду карт, на которых были изображены кубки, дубины, мечи или монеты.
Мерлину всегда казалось, что он видит её впервые. Он внимательно рассматривал девушку, вышедшую из лиловых сумерек: низкую, широкоплечую, с высеченным на лице неменяющимся выражением, но глубокими тёмными глазами, напоминавшими двух юрких мышек. Она носила платья нежных пастельных оттенков, которые сливались с цветом стен, и ходила так бесшумно, что Мерлин никак не мог привыкнуть к тому, что она была способна внезапно появляться в самых неожиданных местах. Можно было идти по абсолютно пустому коридору замка, обернуться и увидеть её смуглое лицо и руки. Без тела. У Мерлина каждый раз возникало чувство нереальности, точно это не он был наделён магическими способностями, а Гвен.
Чувство нереальности усиливалось, когда она играла в карты. Она была бледна, глаза её становились темнее, губы тоньше. Она снимала карты двумя пальцами, пребывая в каком-то экстазе, словно читала в них свою судьбу, и в её зрачках никогда не отражались масти.
«Говорят, в ней есть примесь цыганской крови», - шепнула одна дама другой, и они тихо рассмеялись. Мерлин отвернулся к окну и принялся наблюдать за кроваво-красным серпом луны, поднимающимся на небе.
Тем вечером Гвен стояла за спиной Морганы, обучая её и Артура новой игре: они с детским восторгом спорили из-за ставок, ошибались в ходах и клали карты не той масти, наполняя комнату приятным оживлением. В итоге Моргана победила во всех партиях и заявила, что требует в честь этого особый приз:
- С тебя поцелуй, - Моргана смирно сложила руки на коленях и закрыла глаза.
Артур в шутку скривился и запротестовал, уверяя, что она жульничала.
- Просто кто-то не умеет играть! – воскликнула Моргана, не открывая глаз.
Принц вздохнул и по-братски легко поцеловал её в губы. Дамы захихикали, и Моргана с самым серьёзным видом объявила, что первый поцелуй принца теперь принадлежит ей. Это вызвало новую волну протестов со стороны Артура, которые было практически не услышать из-за шуток и смешков, которыми обменивалась его названная сестра со своими дамами.
Мерлин, не спросив дозволения, покинул залу.
Он открыл окно и взглянул на маленькие домики, стройными рядами спускающиеся вниз по склону холма. Сверху над городом распростёрлось иссиня-чёрное небо без единого облачка. Было что-то пугающее в красоте этого ночного небосвода, нависающего над затихшими улицами. Мерлин ощутил, как это безмолвное звёздное полотно опускается на его плечи и со всей силы сдавливает суставы, словно он не чувствует себя и так маленьким и ничтожным по сравнению с великолепием ночного неба. Из его сдавленного горла вырывался всхлип, и Мерлин с удивлением понял, что плачет. Он яростно вытер глаза и щёки рукавом и закрыл окно.

«Если у кого и остались нужные нам травы, то только у старого травника. Он на зиму засушивает столько лекарственных растений, что полконюшни прокормить можно. Надежда только на него, - развёл руками Гаюс, - Без этих трав Артур долго не протянет. Дался Утеру этот тренировочный поход в середине зимы!» Мерлин с опаской покосился на него - идти куда-то сейчас, по его представлениям, было чересчур холодно - и затем повернулся к кровати, где лежал измученный лихорадкой принц, бледный и похудевший. Он открыл глаза, затуманенные болезнью, и слабым голосом позвал Мерлина.
- Сир? – ответил маг, не приближаясь к постели больного.
- Воды, - прошептал Артур.
Мерлин остался стоять на месте. Он созерцал принца как маску или безглазую скульптуру, и Артур в ответ смотрел на него помутившимся взором так, словно лишь его не было в комнате. Казалось, они не спускали друг с друга глаз уже целую вечность, когда Артур хрипло вздохнул и забылся сном.
Мерлин устало встряхнул головой, - его передёрнуло, - и взял список необходимых лекарственных трав из рук Гаюса.
Зима стояла лютая, погожая, с ясным голубым небом, с заиндевелыми деревьями. Мерлин укутался с головой в тёплые одежды, но его всё равно пробирало до костей. Он семенил в сторону завалившейся на бок хибары, стоявшей на отшибе у самой кромки леса. Дом практически полностью зарылся в снег, и только более высокая стена ещё чернела над сугробами, напоминая раскрытый рот мертвеца. Поёжившись, Мерлин постучался в дверь травника. Никто не ответил, и маг повернул назад, проклиная всех и вся.
- Ничего, - бормотал Мерлин, - лучше я поищу какое-нибудь заклинание. Должно же быть что-нибудь.
Он предчувствовал, что не найдёт в магической книге нужного заклятия, но колющая лицо позёмка и несгибающиеся пальцы убеждали его в обратном.
- Да и что такого, - продолжал уверять он себя, - Подумаешь, приболел. Ему это даже полезно, а то скоро объявит о своём божественном происхождении. Что такое болезнь для таких, как он?
«А что это такое для таких, как ты?» - внезапно мысленно задал сам себе вопрос маг.
Он вспомнил, как совсем недавно чуть не простился с жизнью из-за редкого яда, подсыпанного ему в кубок Нимуэ. Тогда последнее, что уловил его взгляд, прежде чем его заволокло беловатой дымкой, - чаша, покатившаяся по полу; затем всё растворилось в запутанном клубке чувств и мимолётных ощущений. Медленно на него накатывал страх, ужас, нестерпимая паника. Не хватало воздуха, раскалывалась голова, горло сжимал спазм. Ему было страшно от того, что он существует и что в нём бьётся сознание. Сознание того, что он – узник чего-то незримого, пульсирующего в нём и вокруг него, переплавляющего его тело, заменяющего его мысли своими клочками образов, неизвестного и непознаваемого. Предчувствие смерти горело на его губах, с которых сорвался последний стон, и он затих. Однако в этом мерцающем лентой воспоминаний пустынном мире кто-то взял его за руку и не спеша ввёл в прежнюю жизнь.
Мерлин судорожно вдохнул морозный воздух, повернул назад и побежал к дому травника. Сердце билось так угрожающе, будто рвалось из груди, ноги подкашивались. Он постучался, но лишь ветер прозвенел в ответ. Тогда маг принялся дёргать дверь: она вся промёрзла, обросла льдом и ни в какую не поддавалась.
- Ты откроешься, ты откроешься, - твердил он, всё настойчивее и сильнее обдирая руки о грубо обтёсанные доски.
И она открылась.

Они шли бок о бок, рука об руку, приближаясь к той части королевского сада, где распустились белые цветы боярышника. Мерлин облокотился на серый ствол и вдохнул глубокий, влажный, волнующий запах ночи, смешанный с ароматом молодой листвы. Он, этот запах жаркой сырости, исходящий от земли, запах томной сладости, источаемый трепещущими на ветру лепестками первых цветов. Он был между ними, он был в них.
Артур скользил взглядом по линии губ, по линии подбородка к чуть покрасневшим ушам и молчал. Мерлин повернул к нему голову, и белое соцветие прильнуло к его щеке. Принц ревниво протянул руку, чтобы отстранить ветвь.
- Вам следует вернуться к своей невесте, сир.
- Тебе действительно надо уходить?
Мерлин поднял глаза на раскинувшиеся над его головой ветви:
- Я вернусь, когда узнаю тайну того замка в воздухе, который является мне каждую ночь. Этот сон не даёт мне покоя.
Они крепко на прощанье сжали друг другу руки, и затем Мерлин исчез, растворившись в ночной тиши. Артур несколько мгновений простоял там, где оставил его маг, а затем поспешил назад в замок, в котором все праздновали его свадьбу с Гвиневерой.
Он занял своё место и взял в руки кубок с вином, чтобы хоть как-то занять себя. Гвен склонилась к нему и зашептала, как она расстроена тем, что Мерлину пришлось уйти.
- Но, - заключила она, беспечно улыбаясь, - не думаю, что мы могли его удержать, да и не стоило. Он всегда был так помешан на судьбе, предназначении и других магических штучках, что некоторые, спроси вокруг, начали принимать его за сумасшедшего. Думаю, в этом есть доля правды, и больше мы его никогда не увидим.
Артуру казалось это абсолютно невыносимым, и он обернулся к ней, чтобы сказать что-то резкое, но слова так и не сорвались с его языка. Он глядел на Гвен, в её глубокие, полные вечерней магии глаза, и видел Мерлина – Мерлина в тени многовековых деревьев, Мерлина на залитых солнцем трибунах, приветствующих сражающихся рыцарей, Мерлина с горящими золотыми глазами.
Час спустя, когда пировавшие уже дремали на своих стульях, а утомлённая Гвен поднялась в свои покои, он всё ещё видел его образ. Артур закрыл глаза, и силуэт мага проступил ярче на фоне мрака. Медленно-медленно он начал погружаться в мёртвые объятия сна, и облик Мерлина плыл в холодном безмолвии мира в воздушном замке: вверх, а затем вниз, навстречу утру.
Примечание: арт участвует в голосовании.
@темы: angst, Фик, Arthur/Merlin OTP fest 2011, PG